Братство выживших

Зудин подумал, что напрасно привел ментов в подвал, а не в кабинет. Здесь его изобьют до полусмерти, и ни одна собака не услышит криков, не придет на помощь. Менты не местные, бог знает, что у них на уме.

– Господи, я ни сном ни духом…

– Что ты с ним сделал? – заорал Девяткин. – Обобрали и…

Зудин схватился за грудь, закатил глаза.

– Господи, я честный человек. У меня сердце больное.

Тяжело засопев, Девяткин ухватил Зудина за шкирку, резко дернул вверх. Парадный серый в блестках пиджак треснул под мышками. Затем подтащил стоявшего на коленях Зудина к стене, вцепился пятерней ему в волосы. Зудин хотел закричать, позвать на помощь, но не успел. Мент отвел его голову назад, толкнул в затылок и Зудин больно ударился лбом о стену.

Девяткин залез в его карманы, выгреб бумажник, увесистую связку ключей, финку с наборной рукояткой. Забросил нож в дальний угол подвала. Раскрыл бумажник. Ничего интересного: немного бумажных денег, две визитные карточки, счет с телефонной станции за междугородний разговор с Костромой, цветная фотография молодой располневшей блондинки. Надпись на обратной стороне: «Дорогому мужу от любящей жены. Вечно твоя Алла». Он опустил бумажник, фотографию и ключи обратно в карман Зудина и наклонился к самому уху Валентина Петровича:

– Ну, что молчишь? Язык проглотил?

В эту секунду Зудин решил, что мент – липовый, и ксива у него – липовая. Это натуральный бандит, которому ничего не стоит здесь, в сыром подвале, отобрать у беззащитного человека его жизнь. Просить о пощаде, лить слезы – пустое занятие. Нужно что-то говорить, отвечать по существу. Но разве можно сказать правду?

Сказать, что вчера вечером Тимонин, совершенно пьяный, покинул «Императрицу» в обнимку с Лопатиным. А сегодня, в этот час, возможно, в эту самую минуту, Лопатин «мочит» госпожу Зудину в загородном домишке. Вероятнее всего, Тимонин и сейчас находится рядом с убийцей. Разве язык повернется выговорить такое?

И тут Зудин услышал шаги на лестнице. Кто-то спускался вниз. «Помощь идет», – подумал он и получил кулаком по шее.

По ступенькам быстро сбегал метрдотель Муравьев. Девяткин тоже услышал шаги, поднял с пола короткую толстую палку и спрятал ее за спиной.

– Валентин Петрович, вы здесь? – крикнул Муравьев. – Вас срочно к телефону.

Он спрыгнул с двух последних ступенек и остановился, открыв рот при виде необычного зрелища. Хозяин, спрятав лицо в ладони, стоял на коленях у стены, будто собирался молиться. Двое мужчин, с которыми несколько минут назад Зудин вышел из зала, безмолвно переглядывались.

– У него сердечный приступ, – не дожидаясь вопросов, пояснил Девяткин. – Нужна помощь. Помогите ему подняться, а я вызову «Скорую».

Растерявшийся Муравьев подумал, что во время сердечных приступов люди не молятся. Он шагнул к хозяину, хотел ухватить Зудина под плечи, пересадить на стул, но тут вперед выступил Девяткин и хватил метрдотеля дубиной по затылку. Муравьев вскрикнул, повалился на мешки с картошкой, дернул ногой и затих. Девяткин отбросил в сторону палку, вытащил из кармана пистолет и ткнул стволом в щеку Зудина.

– Ну, гад, у тебя последний шанс.

Валентин Петрович решил, что выбора нет, настал момент истины, и снизу вверх посмотрел на Девяткина.

– Тимонин вчера был здесь и уехал с одним человеком. Моим знакомым, Игорем Лопатиным. Они просто выпили, а потом уехали. Вместе. Хотели продолжить…

– Где твоя машина? – спросил майор.

– Возле заднего крыльца стоит, – проблеял Зудин.

– Вставай, покажешь, как найти твоего знакомого. И предупреждаю… – Девяткин протянул Зудину руку, помог встать на ноги.

– Я все понял, – шмыгнул носом Зудин.

На улице он открыл машину и, превозмогая боль, сел за руль. Девяткин уселся рядом на переднем сиденье, Боков устроился сзади.

– Далеко ехать? – спросил Юрий.

– Это за городом, километров пятьдесят, – промямлил Зудин. – Или чуть больше.

– Ну, поехали.

«Газик» долго петлял по темным улицам, пока, наконец, не остановился на заднем дворе мужского общежития мебельной фабрики. За два квартала отсюда из машины вышли помощники Лопатина, помогавшие ему разобраться с женой Зудина.

Водитель Коля выключил радио и, отвинтив колпачок от армейской фляжки, сделал пару больших глотков. Лопатин тоже приложился. По салону поплыл густой спиртовой дух. Тимонину водки предлагать не стали. Он, согнувшись в три погибели, крепко спал на заднем сиденье. Людей возле общежития не видно, но сюда, под брезентовый верх машины, долетали громкие человеческие голоса, чье-то ржание и звуки музыки. Мужская общага жила бурной вечерней жизнью.

Лопатин выудил из кармана шестизарядный револьвер и несколько патронов. Рассовал патроны в каморы барабана и взвел курок. У револьвера довольно сильная отдача, чтобы стрелять самовзводом, на спусковой крючок приходится давить изо всех сил, кучность стрельбы оставляет желать… Кроме того, Лопатин крепко набрался. Чтобы попасть в цель, придется «мочить» Осетрова с близкого расстояния. А лучше – в упор.