Братство золотарей

Дело было взято на контроль прокуратуры. Сапрыкина, надрывно рыдая, обзванивала все доступные ей инстанции, прося наказать преступника по всей строгости. Ее слезные мольбы, призывы к состраданию человеку, как недееспособному инвалиду второй группы, расшевелили инертный чиновничий аппарат. Старикову с его группой в это утро пришлось несладко в кабинете подполковника. Он с хмурой миной сообщил им о прокурорском втыке и сказал:

– Мне все равно, чем вы будете заниматься, хоть блох на себе ловите, но чтобы сегодня к четырем часам у меня была рабочая версия. Как я понял, с Курковыми у вас все благополучно развалилось…

Он посмотрел на прячущих глаза оперов и ехидно добавил:

– Ломать – не строить, тут вы мастаки. Докладывайте, что еще там наломали?

– Обижаете, Владимир Викторович! – протянул с кислой миной на лице Стариков, – мы проработали массу материала, чтобы ухватиться за ниточку, но только вчера вечером пришла одна стоящая идея!

– Уже лучше, чем жалобы на истертые подметки и носки от пустой беготни, – буркнул подполковник. – Не стесняйся, выкладывай продукт титанических умственных усилий…

Но выслушать это предложение ему не удалось.

– Товарищ подполковник, – прервал его Борис. – Когда я допрашивал Куркова, уже после допроса он сказал, что это пиво не покупал вообще!

– Вот те раз! Что же, он его украл, что ли? Или оно с неба упало?

– То-то и оно, что ему его подарили.

– Что, все две упаковки?

– Все две упаковки!

– И кто же этот щедрый меценат? – хором спросили подполковник и Стариков, который показывал Борису под столом кулак.

– Он его назвал дядя Витя! Сказал, что угостил по случаю праздника двадцать третьего февраля.

– И ты молчал об этом? – возмутился Стариков. – Это же такая зацепка!

– Какая зацепка? – Борис пожал плечами и пояснил. – Курков сказал об этом мимоходом и тогда этот факт не казался важным.

– Это мне решать, что важно, а что нет! – взвился Стариков. – Столько работы псу под хвост из-за того, что какой-то умник решил урезать факты, как ему было удобно! Вот, Владимир Викторович, видите, эта самодеятельность всегда от излишней борзости!

– Я не буду сейчас разбираться кто из вас слишком умный, а вот на то, чтобы доказать это у вас осталось всего сорок восемь часов. Из прокуратуры уже звонили. Если у вас не обнаружится главный подозреваемый, сосать вам, дорогие мои, свою лапу! Ибо премия вам не положена. «Глухари» сейчас очень накладно обходятся!..

– Вы же видите, работнички какие! Столько работы спустить псу под хвост, – страдальчески простонал Стариков. – Теперь придется выяснять, кто такой дядя Витя и проверять на предмет его причастности к делу. А это опять прорва беготни с ворохом бумаг! Ну что б ему раньше об этом сказать!..

Наконец-то Лепилин смог отвести душу в редкой для него ситуации – отыграться на бедолаге-своевольщике. Появившийся у него нюх, наподобие волчьего, теперь позволял Макарычу предвидеть неприятности. Но, как оказалось, все же не настолько, чтобы чувствовать себя в безопасности. Терпя многократно поражения от подлых выходок фортуны, Макарыч даже на проверенном варианте не позволял себе расслабиться.

Так и сейчас, наконец-то добравшись до финального аккорда этой порядком поднадоевшей истории, Макарыч решил подстраховаться. Он вознамерился нагрянуть к беззащитной жертве раным-ранехонько, чтобы та была еще тепленькой, заспанной и разомлевшей от сладкого предутреннего сна. То, что половина седьмого еще считалось по большому счету для большинства нуждающихся в семичасовом сне еще ночью, его не смущало. Наоборот, Макарыч испытывал давно позабытое чувство радости, каковое посещает дитя в момент удачно проделанной шалости. Оно основательно подкреплялось имевшейся у него четвертушкой бумаги, официально именуемой судебным предупреждением. Из нее следовало, что владелец квартиры обязан в течение десятидневного срока предоставить свою квартиру для обозрения ее полномочными представителями властей на предмет удостоверения восстановления в первозданном виде.

Но Макарыч, сколь ни была насущна проблема изымания контрибуции с порушенной квартиры, другую свою обиду никак не мог спустить на тормозах. Виктор Никонов нанес ему моральный ущерб. Учитывая нынешнее состояние психического тургора Макарыча, этот ущерб был для него даже весомее, чем баталия со штрафником-квартирником. Он ждал случая, который смог бы удовлетворить его истерзанную душу сполна. Душа Макарыча, приобретя качества медиума, словно предчувствовала скорую возможность поквитаться со своим оскорбителем. И такая возможность была ей предоставлена благосклонным провидением единовременно с коллизией штрафника-жильца.