Братство золотарей

«…занятно, занятно… Все эти дни мы только и делали, что определяли место каждого подле себя… Да, впрочем, это делают все люди, более или менее цивильными способами… Редкий человек поставит рядом… на одну доску с собой кого-то еще… будь он хоть трижды гений. Видимо, такова человеческая природа, – заплевать и растоптать. Потому, наверное, так трудно подняться до пределов, которые человек присвоил только высшим ипостасям…».

Юрий Михайлович открыл глаза. За окном, неуловимыми закатными оттенками вечерних красок розовели высокие облака. Странное дело, но он со скрытым, будто прятавшимся где-то внутри удовольствием, отпустил свой взгляд туда, вверх, где эфемерно-грандиозная прихоть природы зачаровывала вечной сменой своих декораций:

«…вот и этот случайный миг моего бытия, совсем как эти облака, вливается в нескончаемый поток жизни, который складывается из мириад их мелких капелек…».

Юрий Михайлович, лежа больничной койке, в эти дни почему-то особенно остро почувствовал необходимость в человеке, которому он смог бы не только рассказать о самом сокровенном, но и довериться. Довериться без оглядки и опасений быть не просто не понятым, но понятым превратно, в ущерб своему чувству достоинства и чести. Это было до этого так часто, что Юрий Михайлович даже удивился такой мысли, будто она появилась в его мозгу впервые в жизни…

Вечер все больше заливал палату сумерками, гася желания мудрствовать, произносить какие-то слова, принося столь желанный покой. Четверо мужчин знали, что им никогда не сойтись в единой всепонимающей общности согласия. Но помимо своих, ясно осознаваемых мыслей, они все ощущали присутствие чего-то еще большего. Они чувствовали, что это способно свести на нет, стушевать в темное нечто, что-то непознанное их разумом. То, что могло бы быть, слейся они в том всепонимающем едином целом. Но тогда они уже перестали бы быть человеками, и явили бы собой существо совершенное, имя которому Бог…