Братва. Пощады не будет

– Слушай сюда, Макс! Давай-ка обсудим положение. – Ягода плеснул себе из банки полный стаканчик и залпом выпил. Удивленно поглядел на донышко – на секунду ему показалось, что заглотил не самогон, а обыкновенную воду. Но вот в желудке жарко полыхнуло, и горячая волна пошла по всему телу, снимая мускульное и психологическое напряжение.

– На-ка, хапни лекарство! – протянул пластмассовый стаканчик Максу.

Тот, сидевший у костра, обхватив колени руками и уставясь неподвижным взглядом на чадяще сгоравшие шмотки Калмыка, вдруг резко отшатнулся от руки Ягоды и, диковато кривя серые губы, отказался:

– Нет! Я прямо из банки выпью! – взяв на две трети уже пустую стеклянную тару, жадно присосался к ней, постукивая о край зубами.

– Не стучи как дятел! Ране надо было переживать! – жестко заметил Ягода, швырнув злополучный стаканчик – наследство от Калмыка – в костер. – Успокойся, чистоплюй! Глянь – он уже сгорел в пепел! Как не было!

– А что с телом? – убийца поднял испуганные глаза, готовый услышать самое страшное.

– С ним все в порядке! – отрезал Ягода, поздно пожалев, что по-глупому уничтожил питейную емкость. Пришлось последовать некультурному примеру Макса. – Сделаем так! – заявил Ягода, забросив пустую банку под куст бузины у забора. – Скажем, что Калмык все утро про жену свою говорил: мол, изменяет ему, наверно. А ближе к полудню пошел за водой и не вернулся. Ведро мы недалеко от околицы нашли. Решили – крыша у него задымилась, и он в бега сорвался... Как идея? По-моему – в цвет.

– Может, и прокатит, – не слишком уверенно отозвался Макс. – А как же тело? Если найдут?

– Далось тебе это тело! – вспылил Ягода. – Не дрейфь, его никогда не отыщут. Калмык на обед нашим свинкам пошел. А это, я тебе скажу, такие прожорливые твари, что даже костей и кишок не оставляют! В натуре, я ж деревенский, знаю!

Макс, схватившись за живот, согнулся в три погибели, постанывая и широко разевая рот.

– Сопляк! – констатировал Ягода, неодобрительно глядя на сильные спазмы товарища и образовавшуюся алкогольно-вонючую лужу с полупереваренной пищей. – Нечего было зазря добро переводить! Мне бы самогонки больше досталось!

Тут он вспомнил о фляжке, сиротливо приткнувшейся к пеньку, и сразу заметно повеселел.

Несколько глотков из горлышка повернули мысли Ягоды совсем в другом направлении:

«А ведь этот козел не сдюжит настоящего допроса, – убежденно подумал он. – Расколется, сволочь! И на меня свою «мокруху» повесит! Рубль за сто!»

Машинально выдернув из пенька чистенькую уже финку, задумчиво погрел-побаюкал ее в ладонях. Наконец сунул перо за голенище и закурил, чтоб отогнать навязчиво свербившую мыслишку.

«Нет. С этим спешить никогда не стоит... Надо сперва все хорошенько в голове прогнать. Как базарят умные люди: семь раз отмерь – один зарежь!»

Макс явно не заметил ни этой внутренней борьбы приятеля, ни даже его подозрительных манипуляций с ножом. Обессиленный после обильной рвоты, он безучастно сидел у затухающего костерка, снова, по ходу, впав в тупую прострацию.

«Придется рвать когти отсюда», – окончательно решил Ягода, с нескрываемой брезгливостью обозревая сгорбленную фигуру своего напарника, выражавшую сейчас лишь апатичное безволие.

Докурив сигарету, Ягода направился в свинарник. Необходимо было убедиться, что оголодавшие твари благополучно уничтожили основное свидетельство недавнего убийства.

Невольно замешкавшись у входа, ударил сапогом в деревянные ворота. Противно заскрипев, те подались внутрь, открывая взгляду длинный ряд свиных клетей. Прислушался. Ничего необычного. Привычные звуки глупой животной жизни. Ни подозрительного урчания, ни жадного чавканья-хруста не слыхать.

Сначала подумал было, что ошибся клетью. Калмыка – даже частично – тут не наблюдалось. Но огромная буро-черная лужа на земляном полу мрачно засвидетельствовала, что зашел Ягода именно туда. Четыре жирных хряка, с сыто-пьяными бессмысленными зенками на окровавленных мордах, устало развалились по углам клети, переваривая на редкость обильный обед.

Ягода, стерев со лба вдруг выступившие капельки пота, пристально всматривался диковатыми глазами в эти четыре серые туши, словно пытаясь разглядеть сквозь их гладко лоснящуюся кожу очертания исчезнувшего лагерного кента.

Он слыхал, что свиньи в своем неуемном прожорстве не оставляют от человека даже берцовых костей и черепа, но лично убедился в этом впервые.

На нетвердых ногах выбравшись из жуткого места, ставшего надежной четырехместной могилой Калмыку, Ягода сразу направился к спасительной алюминиевой фляжке.

Жадно припав сухими горячими губами к горлышку, сделал пару добрых глотков и обернулся к Максу:

– Все! Завязывай страдать зазря! Вставай на ходули!

Грубо встряхнув Макса за вялые плечи, силой заставил того подняться на ноги.

– Очухайся, размазня! Из-за тебя ведь когти рвать приходится! А мне, чтоб ты сдох, всего два годишника до воли оставалось! Уходим! Хлеб прихвати.

Примерный план побега у Ягоды уже практически созрел. Оставалось лишь быстро и грамотно претворить его в жизнь.