Браво Берте

– Я хочу переплавить в танец «Вакханалию» Пастернака. Я обязательно сделаю это. Отчетливо вижу одноактный балет. Он пришел ко мне во сне. Явственно, осязаемо. Приснилась даже музыка. Сначала темп анданте, потом нарастающее скерцо. Скерцо безумной короткой страсти. Непременно поставлю этот балет. Назову его «Актриса». Это будет один из лучших моих спектаклей, ты веришь мне? – Сидя по-турецки, он сбросил вьетнамки, машинально стал массировать ступни.

– Верю, конечно верю, – отвечала она, вдыхая ветер, застрявший в его черно-рыжих волосах, – все будет так, другие твои балеты будут тоже прекрасны. У тебя ноги, смотри, немного поджили, только суставы еще припухлые.

– А-а, разбитые суставы и пальцы для нас норма. Я типичный балетный наркоман, два-три дня без тренировок – и тело изнывает, требует нагрузки, как очередной дозы.

– Расскажи, что для тебя танец.

Он крепче обнял ее, заговорил торопливо, возбужденно, словно боялся упустить очень важное:

– Танец – пик человеческого творения. Самое животворящее из всех искусств. Сплав поэзии, музыки, живописи, игры. Танец текуч, как воздух, прохладен, как ручей, жарок, как огонь. Природа высшего высвобождения. В танце собраны все земные энергии – горечи, печали, страдания, страсти, в нем они переплавляются в неземное счастье, в восторг, в полет! Вот мыс тобой сидим на этой горе, а вокруг, всмотрись, все танцует – вверху, внизу, задействованы все природные стихии. О танце невозможно рассказать, его надо показывать!

В предпоследний день небо было с утра серым, воздух наполнен предгрозовым озоном, но они все равно решили идти в Тихую бухту. Дорога была безлюдной, в ушах свистели порывы влажного ветра, а как только дошли до места, рухнул проливной дождь. Они спрятались под жиденьким символическим кустом, но вскоре Георгий не выдержал, выбежал из-под хилого укрытия под струи дождя, крикнул: «Смотри, как это будет». Метнулся к кромке взбудораженной почерневшей воды. Любой, кто увидел бы его в эти минуты, решил бы, что он сумасшедший. Буйный сумасшедший, борющийся со стихией разверзшегося неба, с перехлестами водных потоков, порывами ветра. Для нее же он был главной составляющей этой стихии и самым нормальным из тех, кого она знала. Именно такую страсть – всепоглощающего, непревзойденного, рвущегося на свободу таланта – она ценила превыше всего. Иначе зачем тогда жить? Майка облепила его тело. Ветер разметывал, рвал на куски его голос, но до нее успевало доноситься:

«Море им по колено…. И в безумье своем… Им дороже Вселенной…. Миг короткий вдвоем…»

За его спиной, когда он снова простер руки к небу, полыхнула молния. Ничего прекраснее и торжественнее она не видела, и ей казалось, она слышит музыку, ту самую, пришедшую к нему во сне.

– Я посвящу этот балет тебе, моя героиня. – Оказавшись рядом с ней, он сорвал с себя майку, отбросил в сторону, приник к ней мокрым телом…

Он был единственным, с кем она забывала свой артистизм, становясь просто влюбленной до одури женщиной. Она жаждала быть его Евой, в первородной их вакханалии не предвкушая, что скоро станет для него Лилит.

Когда они оторвались друг от друга, сияло солнце, верхний слой песка подсох, море отливало тихой лазурью.

На следующее утро, когда расплачивались с хозяйкой и Берта достала из сумки кошелек, Георгий посмотрел на нее так, что она молча убрала свои рубли назад в сумку.

Поезд у них был вечерний, они сговорились поехать в Феодосию утром, желая погулять по древним улочкам города. Вдоволь набродившись, спустились к набережной и увидели фотографа. Тот, тоже их заприметив, жестом пригласил на съемку.

– Хочешь? – спросила она.

– С детства не фотографируюсь, не люблю статику фотографии, а с тобой хочу, – ответил Георгий, последние слова прошептав ей на ухо.

– На фоне моря желаете? – спросил фотограф.

Они кивнули. Георгий властно развернул ее к себе спиной, обнял, скрестив руки у нее под грудью, припал сбоку головой к ее голове, его подбородок оказался на уровне ее глаз, она слышала его дыхание, ощущала виском легкую его небритость, в ее теле отдавался стук его сердца. Фотограф навел на них объектив:

– Ну же, улыбайтесь! Старичок ФЭД выдает только шедевры!

– Что? Сегодня успеем заполучить? – спросил Георгий, расплачиваясь.

Фотограф, проверив аппарат, удовлетворенно кивнул:

– Считайте, редкая удача, вы на последнем кадре. Зайдите ко мне в фотоателье – во-он в ту дверь – часика через два, выдам вам готовую продукцию. Вам сколько нужно?

– Две.

– 10×15 подойдет?

– Шуруйте 10×15, – кивнул Георгий.

– Добре.

В назначенное время они вернулись к фотоателье, увидели за стеклом, среди прочих, свою увеличенную фотографию. Разомлевший от закатного солнца фотограф сидел на раскладном парусиновом стульчике рядом с распахнутой настежь дверью.

– Не возражаете? – улыбнулся он, прищурив левый глаз, кивнув на самодельную оконную витрину.

– Да нет, нам так с вами повезло.