Браво, молодой человек!

(А мы когда-то за километры ходили к омуту купаться.)

Рустем резко оттолкнулся и полетел вниз. Вода была такой холодной, что казалась твердой. Он сильно двинул руками, и его вытолкнуло на поверхность. По обе стороны он увидел высокие прямые скалы, где-то высоко-высоко, точно он был в неимоверной бездне, посвечивало синее меркнущее небо. На какой-то миг стало жутко, но в следующий же миг охватил восторг. Все-таки он умел хорошо прыгать, и он знал, как прыгать в эту черную глубь: надо стать на самый край и сильно оттолкнуться, целясь на середину, на самую середину. Иначе ударишься о подножье скалы, что погребено водой.

Ему не хотелось плавать, мышцы были утомлены и все еще горели изнутри как-то тонко, свербяще; он лег на спину и тихо, едва-едва, шевелил ногами, ладонями. Далеко вверху посвечивало густеющей синевой небо, тускло и черно светились скалы, тронутые брызгами…

Он прыгнет! — подумал Рустем с испугом и перевернулся со спины на живот и глянул вверх: Ильдар был недалеко от края скалы, казалось, что он приседает и вот-вот кинется вниз.

И все-таки Рустем заторопился к берегу, цепляясь руками и ногами, взобрался туда, где стоял Ильдар.

— Ты не прыгай, — сказал Рустем. — То есть не вообще… а послушай, внизу, под водой, камни…

Ильдар внимательно смотрел на него.

— …надо оттолкнуться как можно сильней…

— Я не собираюсь прыгать, — сказал Ильдар.

— Ну и хорошо, — мягко, искренне сказал он. Черт его знает, как он прыгнет, расколотит себя вдребезги. И все-таки Рустем не удержался:

— Когда-то у мальчишек считалось доблестью нырять в омут.

— Георгий Степанович, говорят, здорово нырял, — сказал Оська.

— Георгий Степанович? — переспросил Ильдар.

— Ну да. А однажды здесь тонула девушка, и он спас ее.

— А потом?

— А потом. — Оська рассмеялся. — А потом он пошел в водолазы.

— Ну-у, — сказал Ильдар, — не был он водолазом.

— Конечно, не был. А еще здесь есть Пугачевская пещера, вон на той стороне. Говорят, там жил Пугачев, а потом, когда ему пришлось отступать, он оставил в той пещере драгоценности и оружие.

Ильдар скептически усмехнулся.

— Тебе это неинтересно? — спросил Рустем. — Неужели тебе это неинтересно?

Братишку он знал задиристым, знал наивным, грубоватым, но даже когда он бывал грубым и нес какую-нибудь чепуху, он меньше всего походил на скептика.

— Неужели?..

— Интересно, — сказал Ильдар. — Но это все легенды. Не мог Пугачев жить в той пещере, потому что у города он простоял ровно сутки и потом отступил, ушел в степи.

— Я прыгну, — сказал Оська и пружинисто присел.

— Оттолкнись сильней! — крикнул Рустем. Он крикнул поздно, гибкое тонкое тело Оськи взлетело вверх-вперед, но прежде, чем оно упало в воду, Рустем отметил, что все как надо, прыгнул он правильно.

Вылез он скоро, и тело его мелко дрожало, на смуглом лице выступила прожелть.

— Вода холодная, — сказал он, стуча зубами. — Просто ледяная. — Он накинул на плечи куртку, мелкими шажками дошел до края скалы, глянул вниз и вернулся обратно. — Просто ледяная. Бр-р-р!

Рустем внимательно поглядел ему в глаза.

— Ты прыгал когда-нибудь до этого?

— Нет, — быстро сказал Оська и стал одеваться. — Слушай, — сказал он вдруг, — Пугачев, по-моему, жил все-таки в этой пещере.

— Я уверен, что жил, — сказал Рустем.

— Слушай, о чем ты говорил с Мусавировым? Ты только не сердись…

Рустем молчал.

— Ты не об этом?.. Вот в газете хвалят завод — перевыполнение плана, экономия фонда зарплаты. Это же чепуха! Как мы сейчас работаем, мы работаем, что нам положено, и еще тянем третью смену. И не получаем за это ни черта. Вот и перевыполнение, и большая экономия. А изоляторы колются, как орешки!..

— Вы!.. — четким громким голосом сказал Ильдар, подшагивая к Оське. — Вы, прыгуны несчастные… да я сто раз прыгну в омут!.. я сто раз поверю, что Пугачев жил в пещере. Это уж точно, — нервно стал он усмехаться.

Рустем спросил:

— Ты чего бзыкуешь?

— А того… того, что я не дешевка, я никогда не считал, сколько я переработал лишнего! И копейки не подсчитывал!

— Что с тобой происходит, чтоб тебе пусто было? — сказал Рустем с досадой и, взяв его под мышки, придвинул к себе близко, так что слились два горячих дыхания.

Ильдар вырвался. Губы его по-ребячьи напухли и стали подрагивать.

— Со мной ничего не происходит! Это с вами, с вами происходит. — Он хотел внушить, так настойчиво внушить, что именно с другими, а не с ним происходит что-то.

— Ты думаешь, я из-за рубля? — тихо спросил Оська. Он был крайне возбужден, бледен. Резко дергаясь всем телом, стал подходить к Ильдару.

Если бы Рустем не вмешался, они расквасили бы друг другу физиономии.

Ильдар кричал:

— Ненавижу!..

— За что, чудак ты этакий?

— За все! Трепачи… все болтают про знаменитый завод, а сами…

— Знаешь, — сказал Рустем, — а я бодрячков таких ненавижу. И Оська дело говорит. Не надо  о б л и ч а т ь. Быть абстрактно честным и правым — это не так-то уж трудно. А ты будь правым, когда… когда чертовщина какая-нибудь тебе мешает.

— Я верю Георгию Степановичу, — глухо сказал Ильдар.

— Ну, у Георгия Степановича опыт, ум, он правильный человек. Но ведь и я… гораздо старше тебя.