Бразилья

Рабы взялись за весла, и корабль пополз по широкой реке. Фалькон смотрел, как Квинн сидит рядом с обгоревшей женщиной, иногда говорит с ней, иногда с яростным рвением читает свои «Духовные упражнения». Француз попытался зарисовать по памяти плавучий город. Проекции, углы тумана и тени, бессмысленные, религиозные. Это река страха, написал он. Утонченной душе, разумеется, чужда театральность, однако Бразилия превращает гиперболу в реальность. Здесь витает дух, темный, гнетущий, ужасный. Он иссушает сердца и тянет энергию так же, как и чудовищная жара и влажность, бесчисленные насекомые и проливные дожди, теплые, как кровь, но при этом пробирающие холодом до костей. Нахожу, что я почти поверил всему, что мне рассказывали про Амазонку. В то, что боту – это создания наподобие русалок, которые по ночам всплывают на поверхность, дабы найти себе любовников среди людей, которые станут отцами детей с розовой кожей. Поверил в духа леса курупира с ногами, вывернутыми в другую сторону, который обманывает охотников и защищает лес. Жаркими бессонными ночами легко услышать Уакти[156], огромного, словно корабль, он мчится через ночную сельву, и ветер выдувает странную мелодию из множества отверстий в его теле. А как же женщины-воины, в чью честь (ошибочно) названа река, – амазонки?

Тени удлинялись, быстро сгущались сумерки, корабль огласили крики и шумы, пока он вставал на ночь на якорь. Фалькон чувствовал себя старым и хрупким, как ветка во время засухи накануне собственной гибели. Фигуры на корме казались самыми темными – чернила на фоне индиго. Фитили, обмакнутые в пальмовое масло, горели в терракотовых горшках и позволяли изучить лицо Квинна, пока тот заботился об умирающей женщине. Фалькон понимал все жесты и движения губ. Когда иезуит подошел, чтобы набрать свежей воды, Фалькон тихо спросил:

– Вы ее соборовали?

Льюис опустил голову.

– Да.

Страх, что он не более чем просто бороздка на ленте, которая тянется в этой душной мельнице, работающей на крови, не давал уснуть Фалькону, но, когда огромные неяркие южные звезды выстроились аркой над ними, нежное покачивание корабля на воде заставило его погрузиться в сон об ангелах, огромных, как грозовой фронт, движущихся медленно, но неодолимо вдоль притоков Амазонки. Он видел во сне их ногти на ногах размером с паруса, рисующие волны на белой воде.

Наутро послушница исчезла с корабля.

– Вы же сидели с ней, как это могло случиться? – В голосе Фалькона явно слышалось обвинение.

– Я спал, – просто и мягко ответил Квинн.

Француз взорвался:

– И где она? Она же была на вашем попечении?

– Боюсь, она нырнула в реку. Действие аккулико кончилось. В бреду она, наверное, покончила с собой.

– Но это же отчаяние, смертный грех.

– Я верю в благодать и милость Господа нашего Иисуса Христа.

Фалькон посмотрел на своего попутчика. Квинн снова надел простую черную рясу и шапочку, а на лице его застыли смиренное участие, духовная сдержанность, горе и неизбежность потери. «Ты лжешь, иезуит, – подумал Фалькон. – Ты соучастник! Она призналась тебе в своем последнем смертном грехе, а ты простил ее. Ты не остановил ее. Или вовсе помог? Помог дойти от гамака до борта, перелезть через перила и упасть в ласковую реку?!»

– Я горько сожалею о своей неспособности спасти сестру, – сказал Квинн, словно бы прочитав сомнения Фалькона. – Я помолюсь о ее душе и упокоении, когда мы доберемся до Сан-Жозе-Тарумаша, а на себя наложу епитимию. А пока что, с вашего позволения, мне нужно вернуться к «Духовным упражнениям», которые я забросил.

Богоматерь, Которая Явилась

30 мая—3 июня 2006 года