Бразилия

                Я заметил, что Игорь старается не смотреть на самого старшего члена группы и не отдает ему приказов.

                -Держи, - Людка сунула мне в руку небольшую лопатку.

                Я принялся копать снег, не понимая, зачем это нужно.

                -Н-да, лабаз в снегу, - сказал усатый, закуривая. В его голосе я уловил скептические нотки.

                -Времени нет, - неприязненно откликнулся Игорь. – Было бы время, сделали б лабаз по всем правилам – на дереве.

                Усатый хмыкнул, но ничего не сказал.

                Парни принесли еловых веток.

                -Как там яма?

                -Юрка, ну что ты возишься?

                Игорь отобрал у меня лопату и принялся расшвыривать снег.

                -Давайте вещи!

                Лыжники принялись передавать Игорю различные предметы, которые тот складывал на дне ямы. Какие-то мешочки, даже ящик. Отправилась в яму и Зинкина гитара.

                Наконец, Игорь закончил  и легко выскочил из ямы.

                -Накрывайте.

                Небольшой склад исчез под слоем еловых веток.

                -Ну, братцы, по коням, - сказал Игорь и направился к торчащим в снегу лыжам.

                Ветер завывал в макушках елей. Я с трудом переставлял ноги, рюкзак давил так, словно половина вещей из него не перекочевала в оставшийся внизу лабаз.

                Поросший еловой щетиной склон горы снизу не казался таким крутым. Здесь же каждый шаг давался с трудом.

                Когда мы приблизились к вжатому промеж двух хребтов перевалу, солнце скрылось за склоном горы. Стало темно. Я едва различал бредущего впереди лыжника.

                На перевале ветер усилился, и он нес с собой снег – мириады острых иголок.

                Кровь стучала в голове, по спине струился пот. Я шагал, не веря, что этот перевал когда-нибудь кончится. Главное не потерять из виду спину лыжника… Не потерять спину. Если отстану - погиб.

                Вдруг цепочка прекратила подъем.

                Человек, идущий впереди меня, обернулся и крикнул изо всех сил:

                -Юрка, привал!

                Мои товарищи, превратившиеся в смутные тени, перечерченные метелью, возились с палаткой, я, как обычно, делал вид, что помогаю.

                В небе завывало, словно кто-то поднял ввысь миллион младенцев, вырванных из объятий матерей. Пока мы шли по перевалу, было жарко, а теперь у меня зуб на зуб не попадал от лютого холода.

                Наконец, палатка была готова, и мы смогли спрятаться от непогоды за ее тряпичными стенами.

                В темноте загорелась свеча, высветив лицо Игоря. Он поднял свечу повыше, очевидно, рассматривая нас.

                -Все на месте, - улыбнулся. – Ну, давайте поедим, да спать. Утро вечера мудренее.

                -Как бы под лавину не угодить, - тревожно проговорил усатый лыжник.

                -Александр Алексеевич, не угодим, - сказала Зина, - Правда, Игорь?

                -Правда, - буркнул парень. – Какая лавина может быть на перевале? Глупости.

                -Ну да, глупости, - деревянным голосом отозвался Александр Алексеевич. – Снега намело по уши, да плюс ветер. Вполне может козырек сорвать да вниз протащить. Мокрого места не останется.

                -Так, – в голосе Игоря послышалась сталь. – Ужинаем – и спать.

                Корейку ели молча. Людка протянула мне баночку с чем-то беловатым. Я попробовал. Попробовав, опрокинул баночку и двумя глотками опорожнил ее.

                -Юрка! – Людка засмеялась. – Я же тебе дала на хлеб намазать, а ты всю сгущенку выпил.

                -Спать, ребята, спать! – торопил Игорь.

                Я слышал дыхание людей, с которыми меня свела Машина Наказаний. Я знал, что рядом со мной, в темноте, лежит девушка по имени Людка, посапывает слегка. А что если, словно невзначай, дотронуться до ее светлых волос? Интересно, мягкие у нее волосы, у Людки?

                Я ел корейку и эту, как ее, сгущенку. Корейка и сгущенка – ничего вкуснее не пробовал.

                Машина Наказаний пока что не наказала меня, а, напротив, наградила самыми приятными за всю жизнь впечатлениями. Вдруг куратор Борислав Евгеньевич ошибся, и ничего со мной и с этими ребятами не случится? Мы выполним миссию, взойдем на эту проклятую гору, возьмем там то, что нужно этому юноше Игорю, спустимся вниз и отправимся восвояси? Я мог бы остаться здесь, в этом мире. Да, здесь холодно, но зато можно по-настоящему познакомиться с Людкой. И корейка здесь такая вкусная…

                Дальше все произошло очень быстро.

                Страшный грохот, раздавшийся где-то снаружи, заставил меня сесть.

                В палатке раздался женский крик.

                -Людка? – вырвалось у меня.

                Что-то ударило меня в грудь, я захрипел.

                -ЛАВИНА! ЛАВИНА, БЛЯДЬ!

                Страшный вопль, нечеловеческий. Следом за воплем пришел страх.

                Бежать. Бежать! Прочь, прочь! Скорее!

                -Не открывается! Молнию заклинило!

                -Где нож?

                Что-то резануло меня по щеке, но я не почувствовал боли.

                Снаружи снова раздался грохот, а в палатке – треск разрезаемой материи.

                -СКОРЕЕ!

                 Чьи-то руки толкнули меня, я выпал из палатки на снег, вскочил и бросился бежать вниз по склону. Я не думал о других лыжниках, даже о Людке. Я просто хотел оказаться подальше от этой чертовой палатки, которую с минуты на минуту накроет многометровым снежным пластом. Дары Машины Наказаний закончились. Наступило время умирать. Умирать?

                Я остановился.

                Сумрачные тени пронеслись мимо меня в сторону темнеющегося внизу леска.

                -Стойте! – крикнул я, стараясь перекрыть завывания младенцев в небесной выси.

                Младенцы завыли громче.

                -СТОЙТЕ!

                Мой вопль получился ровно таким, как тот жуткий крик в палатке: «ЛАВИНА! ЛАВИНА, БЛЯДЬ!».

                Он получился точно таким, но было уже поздно. Мои товарищи исчезли из виду.