Бразилия. Футбольный карнавал

И когда появился ослабевший от матча, от переживаний, от счастья и слез Маноэл, его подхватили на руки. И под радостный, ликующий рев десятков тысяч мулатов, креолов, людей, для которых футбол является единственной радостью в этой жизни, полной невзгод и лишений, понесли вокруг стадиона. Автомашины салютовали герою сиренами. Колыхались флаги. Свирепые полицейские бежали следом, как мальчишки, стремясь если не прикоснуться к нему, то хотя бы увидеть краешком глаза Гарринчу. И в этот момент, пожалуй, легче всего было понять, почему люди дали этому парню такое светлое прозвище – Радость народа!

На следующий день на «Маракане» играл «Сантос», и я воспользовался этим случаем, чтобы разыскать Пеле и спросить у него, что он думает о возвращении Гарринчи. «Король» сказал:

– Пожалуй, это является самым важным событием в бразильском футболе за последние годы. И я очень рад за Манэ. Рад, что он сумел доказать свою правоту всем, кто кричал, что его футбол умер… А что касается перспектив, будущего, дальнейших возможностей Гарринчи, то об этом трудно пока говорить. Во всяком случае, он сделан самое главное. Он доказал, что обладает железной силой воли. Что умеет добиваться того, что на первый взгляд кажется невозможным… И если он сможет играть так, как играл вчера, если он даже сможет показывать хотя бы 50–60 % того, чем он обладал раньше, среди наших нынешних правых крайних трудно будет найти такого, кто сумеет с ним поспорить…

* * *

Прошло несколько дней. Схлынула волна ажиотажа и восторгов. Началась пора трезвого анализа и размышлений.

Президент «Фламенго» Вейга Брито довольно потирал руки: премьера Гарринчи принесла в кассу клуба 100 тысяч крузейро. Совершенно неожиданно. Эти деньги не были предусмотрены финансовыми планами. Они прямо-таки с неба упали… Можно было заплатить кое-какие долги. И вознаградить Гарринчу. Ему выдали две тысячи крузейро. Потом с ним заключили контракт. На полгода. Условия были очень неплохие, достойные «би-кампеона» – четыре тысячи крузейро (тысяча долларов) в месяц зарплаты и дополнительно три тысячи крузейро за каждую игру. Сезон окончился, команды были распущены на обязательные каникулы, а Манэ продолжал тренироваться. Он даже отказался принять участие в традиционном рождественском обеде «Фламенго».

– Знаете, я боюсь этих гусей: ешь, ешь, и все хочется добавки… А потом глядишь: живот заплыл жиром, и все надо начинать снова…

Начался новый сезон. Гарринча сыграл раз, другой, а потом прочно сел на скамейку запасных: по просьбе нового тренера Тима новый президент «Фламенго» Ришер купил у аргентинского клуба «Сан-Лоренсо» стремительного, молодого Довала. Правого крайнего. На место Гарринчи. И Довал играл действительно здорово. Он стал кумиром торсиды, завсегдатаем газетных полос, любимцем репортеров.

А о Гарринче снова забыли… Маноэл сделал свое дело, Маноэл может уйти. Некоторое время он продолжал числиться в штатных ведомостях «Фламенго». Но его даже не включали в число пяти запасных, которые раздеваются перед матчем и сидят на скамейке в надежде выйти на поле хотя бы на несколько минут… А вскоре контракт кончился, и Гарринча снова оказался на улице.

Что же это, конец? Разве можно умереть дважды?..

А в ответ я слышу скрипучий голос какого-нибудь картолы с до мерзости обоснованным ответом:

«А что тут такого? Никакой футболист не вечен! Гарринче уже тридцать пять. Пора уступить место молодым…»

Да, пора… Как это сделали соратники Маноэла, добывавшие вместе с ним «золото» в Швеции: Нилтон Сантос и Загало, Джалма Сантос и Зито, Диди и вот только что Жилмар… Уходить пора. Но уходить можно по-разному. Торсида воздала Маноэлу самые великие почести, которые доставались на долю футболиста. Но торсида не может дать ему пенсию. Не может обеспечить его работой…

«Он сам виноват, – слышу я голос картолы. – Нужно было думать об этом пораньше. Как это делали тот же Нилтон и Диди. Как сейчас это делает Пеле…»

Правильно. Нужно было думать об этом! Нужно было копить денежки, откладывая их, чтобы потом завести себе аптеку, как Нилтон, или сапожную мастерскую, как Джалма Сантос, или просто солидный счет в банке, как Вава… Но если бы Маноэл думал об этом, он, пожалуй, не был бы Гарринчей! Это не вина его, а беда, что не знал он цены деньгам, что щедрой рукой одаривал всех, кто приходил к нему. Кто просил взаймы: «До будущего года, слово чести, Манэ!» Где они сейчас, бывшие друзья? Где должники? Манэ и не помнит-то их… А если бы и помнил, не пошел бы просить вернуть деньги. Какне пошел и никогда не пойдет брать взаймы.

Неужели солидная организация, гордо именующая себя Конфедерация бразильского спорта, не может подыскать для своего бывшего служащего (и не из худших!), для Маноэла Франсиско дос Сантоса, какую-нибудь скромную, но достойную работу? Чтобы раз и навсегда перестал его точить червь сомнения, чтобы исчезли тревога и неуверенность в завтрашнем дне! Да разве такой уж кощунственной кажется мысль о скромной пенсии?