Бразилия вчера и сегодня

Такой подход, на наш взгляд, не соответствует действительности. Популизм является реальным фактом и игнорировать его никак нельзя. Признание этого факта ни в малейшей степени не означает умаления роли классов и классовой борьбы, ибо популизм как раз и является специфической формой проявления этой борьбы. Нежелание признать популизм как закономерное явление, по-видимому, вызывается опасением допустить возможность примирения классов, союза эксплуатируемой массы с буржуазно-националистическими слоями, как это было в 1930 г. в Бразилии.

Такое опасение неправомерно, ибо известно много случаев, когда на том или ином этапе, в той или иной форме подобный союз существовал, хотя бы только временно. Да и сейчас в освободительном антиимпериалистическом движении соучаствуют самые различные классы и социальные слои, нередко даже антагонистические друг другу. И это никого не удивляет, ибо все понимают смысл такого союза, в котором объединяются самые различные социальные силы, совместно выступающие против реакции и империализма.

«Потребность в «человеческой», культурной жизни, в объединении, в защите своего достоинства, своих прав человека и гражданина охватывает все и вся, — указывал В. И. Ленин, — объединяет все классы…»^{104}. Популизм как раз и является подобного рода объединением «всех и вся» против старой власти, старой жизни. Когда же речь заходит о новом устройстве жизни, это объединение тут же распадается и чаще всего вырождается в свою противоположность под влиянием буржуазно-националистического лидерства. Однако на определенных этапах социального развития становится целесообразным объединение различных классов в борьбе против общего врага, вследствие чего между классами и социальными группами, которые разделены экономическим и идеологическим барьером, может возникнуть общее настроение и общее действие. Такая возможность становится неизбежной при определенной политической ситуации — ситуации, которая обычно именуется кризисной. Такое положение как раз и сложилось в Бразилии в 1930 г.

Популизм в научном понимании, вероятно, может рассматриваться как специфическая форма динамического группового настроения, поведения и действия. Эта форма групповой общности отличается своей массовостью в силу объективных социальных условий ее появления и развития. Она не отрицает, а предполагает наличие классов, слоев, малых групп, партий, с которыми имеет самые многообразные связи и контакты, находясь с ними в сложном взаимодействии.

Иными словами, популизм порождается не отсутствием классов, а определенной, общей для всех ситуацией и, как следствие этого, сходным психологическим состоянием самых различных групп, слоев различных классов. В этом совпадении кроется причина любых массовых движений вообще в отличие от движения отдельных классов. G другой стороны, этот же факт неизбежно порождает внутреннюю противоречивость и временность популизма, который, естественно, не приводит к гармонии классовых интересов.

A. Грамши отмечал наличие таких движений, которые, не будучи подлинно революционными, не являются и «целиком реакционными», имеют относительно прогрессивное значение, хотя бы потому, что «приобщают к государственной жизни и социальной деятельности новые кадры, более многочисленные по сравнению с ранее существовавшими»^{105}. Именно эта черта характерна для движения 1930 г. в Бразилии.

Отмечая противоречивую суть популизма, В. Кодовилья подчеркивал, что само движение «подвергается давлению двух противоположных сил: с одной стороны, прогрессивных, а с другой, — реакционных»^{106}, а посему может развиваться в разных направлениях.

B. Кодовилья не отрицал и того, что одной из причин популярности буржуазно-националистических лидеров обычно является слепая вера значительной части народа в этих лидеров и их политику. Исходя из марксистско-ленинских взглядов на роль личности и масс в истории, В. Кодовилья наметил важные методологические позиции для оценки популизма в условиях Латинской Америки. Он подчеркивал, что, даже если националистический лидер руководит «заблуждающимися массами», ни в коей мере нельзя умалять роль самих этих масс, ибо исторические события развиваются «не столько по субъективной воле тех, кто вмешивается в них сверху, сколько, и прежде всего, по воле и под действием народных масс»^{107}.

Такой подход в корне отличен от буржуазной социологии политического лидерства и абсолютизации роли «харизматических» героев. Лидеры, как это ни парадоксально, сами находятся в плену у массы, вынуждены учитывать их устремления. Первоначальный стихийный и прежде всего эмоциональный протест масс, выраженный в антиолигархическом движении 1930 г. означал начало разрыва с обыденным, повседневным сознанием, пробуждал социальный инстинкт, а затем и социальный интерес. Узкий кругозор сменялся более широким, происходило накопление собственного социального опыта. Предотвратить этот процесс было не под силу никакому Варгасу, как бы он того ни хотел.