Браззавиль-Бич

С тех пор, как Хоуп живет на Браззавиль-Бич, она стала честнее сама с собой. Теперь она может признаться себе, что почти с того самого дня, когда у нее на глазах убили Бобо, и уж конечно со дня смерти Мистера Джеба ее поведение во многом определялось еще одним мотивом. Да, происходившее вызывало у нее ужас и тревогу, но она испытывала и другое чувство: торжество. Она казалась себе невероятно удачливой, почти избранницей. Именно она, Хоуп Клиавотер, стала свидетельницей этих необычайных событий. Происходившее тогда в Гроссо Арборе было беспрецедентным, сулило перевернуть все представления — независимо от того, как эти события будут впоследствии истолкованы. И Хоуп едва ли не с первых дней понимала, как велики шансы на то, что именно ее имя будет навсегда связано с новым знанием, новым пониманием событий.

Поэтому она так стремилась поскорее что-нибудь опубликовать; поэтому так отрывочно, с множеством умолчаний, разговаривала с Маллабаром. Если бы она сказала ему лишнее, если бы возмутила его настолько, что он бы ее выгнал, то убийства южных шимпанзе и судьба этой группы были бы изображены неправильно или вовсе не зафиксированы. Или, что хуже того, весть о них мог принести в широкий мир кто-то другой. Хотя она долго не желала в этом себе признаться, Хоуп была во власти мечтаний о будущем, куда она войдет с прочным именем, в лучах славы. Она принимала все меры, чтобы не упустить эту возможность.

Лес. Файв Акр Вуд. Лещина, козья ива, бук, боярышник, клен, явор, терновник, береза, ясень, дуб, вяз.

Вязы умирали.

Когда Хоуп отделила пластину трухлявой, морщинистой коры, она увидела червоточину — неглубокие желобки, бегущие по стволу. Эти шрамы казались слишком крошечными, чтобы причинить вред таким большим деревьям. Но результат был налицо. Даже теперь, на пороге зимы, когда желтые листья почти облетели, Хоуп могла отличить больные, мертвые ветви: без мелких прутьев, мохнатые от лишайника, они, в отличие от живых, не гнулись, не пружинили, поддаваясь ветру.

Она шла через Файв Акр Вуд. День был холодный, небо покрывали тяжелые, мышасто-серые облака. Резкие порывы ветра бросали в лицо капли моросящего, смешанного со снегом дождя. Весь лес вокруг нее кренился и раскачивался. Она тепло оделась, но нос и щеки у нее онемели от холода. На грязной, раскисшей тропе суглинок налипал на ботинки тяжелым коричнево-желтым слоем. Она шла через подлесок, боярышник и терновник царапали ее клеенчатый плащ. Прядь волос выбившаяся из-под шерстяной шапки, раздражающе болталась у самых глаз.

Ветер нес холод со свинцового, бурного, вздыбленного Ла-Манша, ледяной метлой проходясь по прибрежным скалам, по холмистым пастбищам и зимним полям Дорсета, сотрясал, будоражил, стремился вырвать деревья в ее лесу. Рассеянный, холодный предзакатный свет отливал желтизной мочи, возможно, предвещая, что этой ночью пойдет снег.