Брэдбери

Вот коптил лос-анджелесское небо какой-то там прекрасный чудаковатый «старый хрен» и томился от ужасной невозможности поскорее выпустить из себя некоего такого же прекрасного молодого парня, в свою очередь томившегося от жадного нетерпения с восхищенными слезами на глазах поскорее, ну, поскорее увидеть зеленые склоны волшебного уокиганского оврага…

И время пришло.

И «старый хрен» выпустил парня.

И нам теперь остается еще более внимательно прислушиваться к его словам.

40

«Люди часто меня спрашивали, — сказал Брэдбери однажды, прислушиваясь, наверное, к себе самому или к тому молодому парню в себе, — почему я пишу научную фантастику, почему я не занимаюсь чем-нибудь другим? Ну, знаете, это известный вопрос. Почему, например, я не играю на арфе или на трубе вместо этого? Да потому, отвечаю я, что никогда не хотел играть на трубе. Это скучно. А писать — всегда весело. Некоторые, может быть, думают: “О боже, как это тяжело — писать!” А это совсем не тяжело. Это весело».181

«— Меня часто спрашивают, — сказал Брэдбери в 2005 году корреспонденту журнала «Forbes», — почему человек не заселил Марс к нынешнему году, как я когда-то указывал в своих “Марсианских хрониках”? Думаю, во многом потому, что после нашего успешного путешествия на Луну кто-то изобрел космический шаттл, а это такое занудство! Вот теперь Международная космическая станция летает над нами на высоте всего-то там каких-то трехсот миль. А это совершенно не интересно, Чтобы полететь на далекий Марс, нужна хорошая техническая база на Луне. Прежде всего хорошая техническая база на Луне. Так что, боюсь, на Марс теперь попадут только после моей смерти.

— Где вам лучше всего работается?

— Лос-Анджелес — вот лучшее место для писателя, потому что только здесь вам дают полную свободу. Здесь ничто и никто вам не мешает. Здесь нет такого интеллектуального снобизма, как в Нью-Йорке, и никто не учит, что и как вы должны делать. Правда, есть на Земле еще одно замечательное место (далекое, к сожалению) — Париж, вот там каждый квартал вдохновляет.

— Вы ярче всех воспели межпланетные путешествия. А кто, по вашему мнению, лучше всех писал о путешествиях по нашей планете?

— Конечно, Фрэнсис Скотт Фицджеральд! В его романах так много всяческих отступлений — о правде жизни, об окружении, о пейзажах. Чего там только нет! Роман “Ночь нежна” содержит больше фактуры, связанной с различными местами, чем любая другая книга, которую я читал. Всякий раз, когда я еду в Париж, я покупаю экземпляр этого романа и прогуливаюсь с ним от Эйфелевой башни до Нотр-Дама, заглядывая во все кафе, чтобы там почитать.

— После своей пятьдесят восьмой книги не думаете сбавить обороты?

— Не могу. Может, и хотел бы, но не могу. Я до сих пор ощущаю внутри себя странные вибрации, которые ищут выход вовне. К сожалению, после инсульта я не владею хорошо кистями рук и не могу сам печатать текст. Просто диктую дочери по телефону, она живет в Аризоне. Но уже на следующий день она присылает мне страницы по факсу на правку.

— Вас узнают в Европе?

— Пару раз такое случалось.

Например, один раз меня узнала мадам Ширак на модном дефиле.

А потом я как-то сошел с поезда на вокзале в Париже и увидел очередь на такси человек в двести. Вдруг из-за угла показался носильщик. Он посмотрел на меня и наморщил лоб: “Месье Брэдбери? ‘Марсианские хроники’?” И я ответил: “Да”. И тогда он пошел и любезно раздобыл мне такси».

41

В 2010 году, в год своего юбилея, Рей Брэдбери с присущим ему юмором заметил:

«Знаете, а девяносто лет — это вовсе не так круто, как я когда-то думал. И дело даже не в том, что я езжу теперь по дому в кресле-каталке, постоянно застревая на поворотах, нет, просто сотня лет звучит как-то солиднее. Представьте себе заголовки в газетах всего мира: “Рею Брэдбери исполнилось сто лет!” Мне бы сразу выдали какую-нибудь премию. Ну, хотя бы за то, что я еще не умер».

42

«А что до моего могильного камня, — сказал однажды Рей Брэдбери. — Я хотел бы, пожалуй, занять старый фонарный столб на тот случай, если вы ночью забредете к моей могиле сказать: “Привет!” А фонарь на столбе будет гореть, раскачиваться под ветерком и сплетать одни тайны с другими — сплетать и сплетать вечно. И если вы действительно придете ко мне в гости, оставьте яблоко».

ПРИЛОЖЕНИЕ РЕЙ БРЭДБЕРИ В СССР И В РОССИИ

Евгений Лукин, писатель (Волгоград)

Всё началось с того, что меня послали за квасом.

Ашхабад. Лето. Тротуары плавятся. Воздух шевельнется — ощущение, будто сухим кипятком на тебя плеснули. Подошвы сандалий прилипают к асфальту и отдираются от него с легким треском. И вдруг — книжный лоток. Мгновенно столбенею. Среди всякой печатной продукции лежит квадратный плотненький томик в суперобложке, на которой, помнится, изображено было нечто вроде радужного бублика.