Каким чудом им удалось преодолеть остальные десять этажей, Керк не знал: к концу марафона он почти ничего не видел из-за пота, заливавшего глаза, и чёрного тумана, взявшегося откуда-то в пустоте перекрытий… В уши что-то надсадно бухало, дыхание, казалось, огненными потоками обжигало лёгкие, и ноги конкретно заплетались — теперь-то он отлично понимал, что означает это образное выражение!..
Помнил он только, как Полина заорала: «Да!!! Наконец-то!!! Сюда!», и дотащил себя и какую-то многотонную махину на своём плече до какого-то очерченного круга…
После чего вселенная вокруг него разомкнула объятья, и он куда-то провалился.
— Ну, порядок, что ли? — чей это такой настороженно-сердитый голос?
А-а, это Рахель.
Погоди-ка, а кто такая эта… Рахель? Откуда он это имя…
О! Старшая жена! А ещё у него есть где-то здесь и любимая…
Так. Порядок. Он вспомнил.
Открыл глаза: ага, вот они обе! Живы, и, судя по виду, целы.
Но отчаяния и страха в глазах не заметил бы только слепой. А почему…
А-а, вот они и заулыбались!
— Ну ты и скотина! Мы уж боялись, ты отправился назад — на старую землю!
Он хмыкнул, снова прикрыв опухшие глаза, и ловя себя на том, что улыбается, как последний идиот:
— Нет уж, милые мои, — попытка «сладко» потянуться, впрочем, кончилась куда хуже: он сразу скривился и невольно застонал: все мышцы лица, да и всего остального тела жутко болели! — Так просто вам от моих сексуальных домогательств не отвертеться!
— Смотри, — Рахель обратилась к Полине, — Пытается шутить. Значит, не так плохо, как мы боялись, — и, уже к Керку, — …рен тебе с маслом — секс! Теперь тебе надо хотя бы пару дней отлежаться! Ну, или пару целебных шариков сожрать… Давай, поднимайся: пора в любимый лифт!
— Ага, иду. — он перевернулся на бок, подтянул колени к груди. Нет, всё, вроде цело: даже дырки в плече и руке исчезли. Вот и хорошо: не придётся их мазать левомиколем! Да и опухоль глаз исчезала, словно снег под лучами майского солнца…
— Идёт он… Скажи лучше: не «иду», а — ползу!
— А ты вообще помалкивай, младшая. Думаешь, я не помню, как ты предлагала меня бросить на съедение?!
— Ну, это было в порыве отчаяния! — деланного раскаяния в голосе не заметил бы только лифт. (Впрочем, может, как раз он-то всё и замечает!) — А кроме того, тебя-то им хватило бы надолго!
— Блинн… Я всегда говорила, что вот нет в тебе уважения к солидным женщинам, всю жизнь проработавших старшими, а затем и ведущими, бухгалтерами крупнейшей компании… А сейчас руководящей пусть маленьким, но сплочённым коллективом идиотов, ищущих себе на …опу приключений в хр
— Может, ты ещё и всю нашу отчётность подготовишь к окончанию финансового полугодия?
— И подготовлю. Вот: дебет: одна дура, мнящая себя юмористкой. (Правда, с неплохой фигурой. Этого не отнять.) И один раздолбай, мнящий себя …барем-террористом, и сейчас находящийся из-за этого в нерабочем состоянии… Подлежат списанию? Впрочем, нет: капитальный ремонт с помощью секса ещё возможен.
Вставай давай, иначе придётся начать чинить-ласкать тебя прямо здесь!
Керк, молча посмеивавшийся себе в усы во время очередной шутливой перепалки, ставшей чем-то вроде традиции, подумал, что и правда — они, эти перепалки, стали чем-то привычным. Родным. И раз его женщины снова способны шутить, всё — в порядке!
И слава Богу! Он уж и не представлял себе своей жизни без них.
И, если быть честным — хотя бы с самим собой! — и жизнь бы за них отдал.
Вот так, просто и буднично: влюбился, как юный баран!..
Да ещё и в двоих!
После привычно спокойного и вдумчивого приёма пищи и воды, Керк позволил затащить себя в ванну.
Тут его долго и бережно намыливали, утешая шутками и приколами, типа того, что «до свадьбы всё заживёт», и что «пить надо поменьше — а то пот воняет спиртом!».
Он помалкивал, и даже улыбку удерживал внутри: старательно делал вид, что окончательно расслабился и обессилел.
Дамы, убедившись, что собеседник он никакой, перетащили его на постель, после чего вернулись в ванну, и явно занялись друг другом: до него донеслись сдерживаемые и скромные вначале, а затем всё более откровенные и громкие «А-ах-ахх!!!» и «О-о-о, да! Да! ДА-А-А!!!..» Недвусмысленно сладострастные вздохи и стоны, а затем и крики восторга сказали Керку, что не мужчиной единым могут довольствоваться женщины.
Он, кряхтя, и держась за спину, проковылял к дверному проёму, и заглянул.
Обе паршивки стояли в ванной, подбоченясь (Рахель), и поставив точёную ножку на борт ванны (Полина), и, обратив лицо ко входу, стенали и вздыхали что было сил.
Рахель прокомментировала:
— Я же сказала: больше двух минут он не выдержит.
— Точно. Ох уж эти мужчины. Всё бы им подглядывать за нами, бедняжками!
— Ага. Бедняжки. — Керк, понимая, что ему хотели просто «прибавить бодрости духа», не сердился, как пытался было показать: его душил смех, — Я отлично понял, что вы все бедняжки, когда одна из моих бывших окно в ванной комнате закрасила как раз до того места, с которого её ванну было видно всем пяти этажам дома напротив.
— Ага. Всё ясно. Стало быть, ты жил в доме напротив?