Он посмотрел на часы – не такие, конечно, которые красовались на руке лучшего друга семьи – самый настоящий «Ролекс», а не китайская подделка – и отметил про себя, что времени до встречи с Анфисой оставалось немного. Тем не менее Сергей решил не спешить, подъехать домой, переодеться – он так и не поменял рубашку, которая после заседания суда казалась несвежей. Сев в машину, молодой человек направил свою верную подругу по знакомому пути.
Глава 11
Вознесенск, 1965
Входя в кабинет следователя в сопровождении двух оперативников, Андрей Иванович Гуров выглядел бледным и растерянным. Лоск и изысканность куда-то подевались, перед Беспальцевым стоял обычный вознесенский интеллигент, ничем не примечательный житель маленького городка.
– Садитесь, – следователь кивнул на стул, и Гуров опустился на него, сложив на коленях дрожащие руки. – Как же вы до такого докатились, Андрей Иванович? Знаю, Гольдберг вас недолюбливал, но доверял. Убить беззащитного пожилого человека – что может быть подлее такого поступка?
– Я его не убивал. – Зубы Гурова предательски застучали, губы, принявшие синюшный оттенок, затряслись. Да разве только губы? Казалось, тряслась каждая клеточка его большого тела. – Клянусь, я его не убивал! Да, он меня терпеть не мог – это верно, но Сонечку любил, и я тоже ее люблю. Я никогда бы не обидел ее родных. А нелюбовь дяди Моисея можно было пережить. Ведь как только Сонечка обращалась к нему за помощью, он никогда не отказывал, пусть даже и ворчал. За ворчание не убивают, правда? – Он заискивающе посмотрел на Геннадия.
– Хочется вам верить, – отозвался майор, скривившись, как от зубной боли. Гуров вызывал антипатию. – Но часы говорят об обратном.
Муж племянницы дернулся.
– Но я же не утверждаю, что не брал часы. Наоборот, признаю: взял. Но его не убивал.
– Врешь! – не выдержал Горемыкин, стоявший у окна. – Он не хотел давать тебе часы.
– Я и не спорю. – Андрей Иванович от волнения покрылся испариной и, достав из кармана свежий платок, принялся вытирать мокрое лицо. – Я расскажу, как было дело. Клянусь, я говорю правду.
Беспальцев и Горемыкин переглянулись. Оперативнику Гуров был так же неприятен, как и следователю. Чувствуя это, подозреваемый сжался, согнулся и, будто собрав последние силы, затараторил: