Брейгель, или Мастерская сновидений

Есть ли другой такой святой, который сначала, как Павел, исполнял бы роль палача своих будущих единоверцев, а потом занял бы место тех, кого недавно преследовал, и испытал на себе самом издевательства толпы, тюремное заключение, смерть под топором палача? Брейгель видит в своих грезах тот момент, когда Стефан, первый мученик за веру, умирает под градом камней, тогда как будущий апостол сторожит плащи его убийц, продолжающих тщательно целиться в человека, глаза которого уже закрылись. Почувствует ли Павел стыд — в тот вечер или в последующие дни — из-за того, что прислуживал подонкам? Нет. Только нетерпеливое желание сравняться с ними. Очень скоро он уже не будет довольствоваться ролью мальчика на побегушках, присматривающего за вещами тех, кто побивает камнями дурака, их же и благословляющего. Он больше не согласится наблюдать издали, как булыжники ударяются в грудь еретика и оставляют глубокие порезы на лбу — пока тот не свалится, словно подкошенный, наземь. Ему недостаточно будет просто смотреть на мертвое тело, накрытое белым плащом с проступающими пятнами крови, — тело, в которое еще летят последние камни. Он растет. Он хочет только одного — верно исполнять свою службу. Несмотря на юный возраст, он занимает почетное место в армейской иерархии. Он носит оружие с элегантностью и любит пускать его в дело. Но он также вооружен лаконичным и метким словом. Когда он ведет свой отряд или отчитывается перед старшим по званию, его слово — это уже поступок. С первого взгляда видно, что он — человек, который раньше других сообразит, куда вонзить клинок и как заманить противника в ловушку. Он — еврей и одновременно римлянин. Он — римский гражданин: его родители заплатили за это должную цену. Он охотно бросает римлянам упреки в том, что они забыли о славе Империи, о своем долге по отношению к Кесарю. Он презирает всех тех евреев, которые не хотят понять, что процветание детей Авраама начнется только после утверждения римского господства на всей земле. Он от души готов сотрудничать со строителями нового порядка. Те евреи, которые затаились в своих жалких убежищах и еще продолжают сопротивление, пожалеют об этом. Что же касается тех, кто принимает некоего Иисуса из Назарета (заслуженно распятого, но, по слухам, восставшего из мертвых) за Мессию Израиля, — их он просто ненавидит! Он ненавидит их с такой силой, что это удивляет его самого. У него есть достаточно причин, чтобы ненавидеть и убивать их: они лгут; они благословляют, поднимая глаза к облакам, своих палачей; они предали Бога Израиля, совершают святотатственные поступки и навлекают на весь свой народ гнев римлян (тогда как последние желают для провинций только блага). Они не понимают, что евреям достаточно быть трудолюбивыми и скромными, чтобы однажды обрести власть над Римской империей, которая властвует над всем миром. Они менее всех других способны постичь великий замысел Бога Израиля, близость осуществления Его обетования. Однако сия ненависть, вынужден он признать, сия ненависть в нем, подобная огню, подобная ране, подобная грозному светилу, подобная гною, подобная хищному зверю, которому выкололи глаза, — сия ненависть не может быть объяснена никакими разумными соображениями. Это — ненависть, которая разлита в крови. Это — ненависть, ниспосланная свыше. Если бы он, Савл, оказался на Голгофе в нужное время, он бы вырвал из рук солдата копье, которое тот с таким ленивым безразличием вонзил в бок распятого, и ударил бы преступника сам, изо всех сил, от всей души!