Бремя

— Я разыскивал вас, Ванесса, не из праздного любопытства, — уже деликатнее сказал Майкл, и голос его на этот раз прозвучал как-то серьезнее, трезвее, — я хотел вам передать кое-что от Андрея. То, что вас лично касается.

Ванесса смотрела широко раскрытыми глазами: слышать произнесенное так просто, обыденно имя того, с кем было столько связано в ее жизни, в чьей смерти винила себя, будто он сам находился где-то рядом, живой, невредимый, по-прежнему страстно ищущий какого-то невозможного счастья, было странно, страшно и тяжело.

— Если не поздно — передайте сейчас, — попросила она тихо. — Я скоро возвращаюсь обратно, в Россию.

— Конечно, не поздно, такое не может быть поздно. Где вы остановились? — И Майкл с готовностью открыл записную страницу сотового.

Несса назвала адрес.

— Извините, не знаю, как проехать, совсем недавно в этих местах...

— Не беспокойтесь, — я живу в горах, мне здесь каждый камень известен. Вы не откажете в удовольствии отобедать со мною завтра? Неподалеку от вашего городка есть замечательное кафе.

* * *

На следующий день около часу дня Майкл заехал — уже на другом автомобиле, ультрасинем полуспортивном «экклипсе» — за Ванессой. Он был абсолютно трезв, однако, похоже, плохо спал ночь — под глазами и у переносицы проступали круги, сероватые и блуждающие, как тучи.

— Добрый день, Ванесса. Как вы себя чувствуете? — поприветствовал он, галантно распахнув перед нею пассажирскую дверь.

— Добрый день, Майкл. Спасибо. Хорошо.

— Нет, я в самом деле интересуюсь, как вы себя чувствуете, — пояснил Майкл. — Во всех подробностях.

— Ну, если вы в самом деле интересуетесь, может, я вам и расскажу. Позже. Я думала, что вы спрашиваете из вежливости.

— Я никогда и ничего не делаю из одной только вежливости, — ответил Майкл. — Жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на реверансы. Я вижу у вас следы шрамов на лице, и вы похудели. В некотором роде меня это беспокоит. Честно сказать, вчера я вас даже не узнал в первую минуту, но ваши глаза, Ванесса... их не спутаешь ни с какими другими. Впрочем, и глаза другие. Извините, наверное, женщинам не говорят о таком, но мы ведь — старые приятели, не так ли?

— Чем же они другие? — спокойно поинтересовалась Несса.

— Я до сих пор не дал этому определение...

Они подъехали к одноэтажному ресторану с фасадом из лилового стекла, полного каких-то неясных, загадочных отражений. С крыши свисали гирлянды вьюна и папоротника, сплетенные в тонкие, длинные пряди.

— Это все же не то место, куда вы приглашали меня вчера, слишком роскошно для кафе...

— Не могу же я такую женщину, как вы, привести в забегаловку. К тому же мне показалось, что от ресторана вы бы отказались... Я прав?

— Вы правы, Майкл, опять правы, — подтвердила Несса, вспомнив с усмешкой вчерашний комментарий его спутницы о том, что «милый, ты абсолютно прав, и я абсолютно с тобой согласна». Некоторым людям, действительно, важно знать, что они всегда правы.

И в этом заведении Майкла хорошо знали, встречали как родного неподдельно радостными приветствиями и рукопожатиями. Метрдотель кланялся Ванессе и забегал вперед, расчищая дорогу и интересуясь делами одного из самых желанных и щедрых на чаевые посетителей.

— Как вы поживаете, мистер Радофф, мы уже по вас начали скучать... прекрасно выглядите... ах, да, путешествовали, ну что там за океаном? ...как там Европа? ...сам давненько не бывал дома... может, соберусь осенью, у нас в октябре еще совсем тепло, лучший сезон.

Метрдотель был родом из Сицилии.

Они заказали рыбу на гриле — для джентльмена, овощи на пару — для леди, и наконец их оставили в покое.

Ванесса сидела прямо, скрестив руки. На ней было нежно-зеленое, ниже колен шелковое платье — единственная покупка, которую она сделала за весь этот год на весенней распродаже, и только потому, что платье и цветом, и фасоном напомнило другое, давнишнее, какое в молодости носила мама.