Бремя чести

Аткас пошатнулся и прикрыл глаза ладонью. Еще он хотел закрыть уши, но боялся, что не устоит на ногах и рухнет, если откроет лицо и взглянет на эту улицу. Тискла же болтала и болтала:

— Хитер оказался Торик, что и говорить! Приглядел, значит, какая пригожая девка у его друга, да и хвать ее! Если б ты ее не спортил, Аткас, может, она и еще лучше бы устроилась, не госпожой, а светлостью бы стала…

— Где она? Что там крутятся эти люди? — слабым голосом спросил Аткас, с усилием отнимая ладонь от лица.

— Свадьба у них… Думается мне, вряд ли ты будешь на ней желанным гостем. Цила переезжает к нему, а тут спор идет, кому подвал достанется. Торик, между прочим, говорил, что тебя в Вусэнте на воровстве поймали, а в тюрьме забили насмерть. Врал, получается? Ты что же, сбежал?

— Не был я ни в какой тюрьме! Бред! Я же оруженосцем служил у благородного рыцаря! — закричал Аткас, так, что люди у подвала обернулись к ним и тут же зашептались меж собой.

Тискла нехорошо усмехнулась:

— Ага, у рыцаря, как же. Может, и драконов воевать вместе ездили? Нашел дуру!

Она заковыляла прочь от него, торопясь заявить свои права на подвал. На их с Цилой подвал. Бывший.

Где-то в груди стал расти холодный склизкий ком, противным шматом ложась на сердце. Аткас чувствовал, как с каждым ударом оно бьется все медленнее и медленнее. «Сейчас оно окончательно остановится, — отрешенно подумал он. — И я упаду на землю. Впрямь умру, как того желает Торик».

Кулаки сами собой сжались, а сердце помедлило немного, и вдруг быстрыми толчками вновь погнало кровь по венам. Кровь прилила к щекам, и Аткас чуть не задохнулся от нахлынувшей ярости, которая окрасила все вокруг в красный цвет.

— Я… Я убью его! — негромко, но свирепо сказал он, а в горле что-то заклокотало, словно вот-вот оттуда должен был вырваться львиный рык.

Одним движением он забросил себя на Солемну и помчался к площади, низко пригибая голову к гриве, чтобы еще кто-нибудь его не узнал. Недалеко от ратуши, где приезжий священник обычно венчал жителей Стипота, он остановился и привязал Солемну к дереву.

Церемония подходила к концу. Из раскрытых настежь дверей ратуши доносились взрывы смеха и радостные возгласы. Снаружи небольшими группами стояли незнакомые Аткасу люди в нарядной одежде, они тоже смеялись и вовсю горланили. На нескольких повозках покоились здоровенные бочки с вином, каждый желающий подходил, и ему наливали полную чарку. Несколько бродячих музыкантов довольно ладно исполняли веселую музыку на двух флейтах и барабане.

Каждый звук этой мелодии словно раскаленной струной резал Аткаса по сердцу, оставляя глубокие ровные раны. Он притаился за толстым стволом дерева и замер, в волнении ожидая, когда из ратуши начнут выходить люди. В пальцы удобно легла рукоять кинжала. Странным образом она придавала сил и заставляла сердце биться ровнее. Юноша, крепче и крепче стискивая рукоять, напряженно наблюдал за входом.

Первым вышел Торик. Он прямо-таки сиял, его рожа была краснее, нежели обычно, а толстое тело облегала нарядная одежда с золотой вышивкой. Бороду, обычно нечесаную и торчащую в разные стороны неопрятными кустиками, ему обильно напомадили и заплели в косички, словно он был не человеком, а гномом.

За ним скромно, но с гордо поднятой головой шагала Цила, изменившаяся почти до неузнаваемости.

Аткас пошатнулся в своем убежище и вогнал ногти левой руки в податливую кору дерева, кроша ее на мелкие кусочки и словно стремясь полностью содрать этот защитный древесный покров.

На Циле красовалось очень знакомое платье. На стоящем воротничке прихотливо извивалась серебряная нить; корсаж плотно обнимал высокую грудь, низкий вырез, однако, был целомудренно скрыт пеной белоснежных кружев; в декоративных разрезах на пышной синей юбке желтели шелковые вставки. Сколько раз Аткас в тоске смотрел на это платье, гадая, когда же его кто-нибудь купит у портнихи, и он перестанет, наконец, на него облизываться? Он даже приблизительно не смог бы сказать, сколько оно стоит, это платье из мастерской напротив их с Цилой подвала, но точно знал, что очень, очень много золотых.

Волосы Цилы были уложены в высокий пучок, однако несколько рыжеватых прядок были умышленно выпущены наружу и локонами падали на спину. Среди венка из живых цветов поблескивала на солнце маленькая серебряная подвеска с ярким голубым камешком, спускавшимся на середину лба. Губы Цилы застенчиво улыбались, но в глазах сияло и переливалось счастье.

Торик обернулся и по-хозяйски указал пальцем рядом с собой, и Цила, не помедлив и мгновения, рванулась к нему, чуть не запутавшись в юбке. Самодовольно улыбаясь, Торик погладил ее по голове, в пальцах застряли цветы и он, недолго думая, их небрежно оборвал. Дальше они пошли, держась рядом, девушка уцепилась за локоть мужа и все-таки отстала на четверть шага, словно не решаясь идти с ним наравне.

За молодоженами величаво выступала незнакомая старуха, державшая на руках малыша.

Его малыша.