Бремя чести

Юноша посмотрел хозяину в лицо и поспешил додумать мысль, которая еще не успела как следует оформиться в голове, но, как он чувствовал, была ему совершенно необходима: «Клянусь, Талус, это последний раз. Больше врать я не намерен». И медленно вымолвил:

— У меня горе, сэр Эри. Мать и сестренки… Угорели. Месяц уже как.

Помолчали.

Экроланд хотел было о чем-то спросить, но пресек это желание в зародыше и опустил теплую ладонь на сгиб локтя оруженосца. Участливо заглянул в глаза и сказал:

— Майринда уже отнесла их на крыльях в Вечную Долину. Они сейчас в покое и счастье. Поверь, им лучше, чем нам.

— Да, — сказал Аткас, опуская голову. — Да.

Неведомым образом перед ним очутилась полная кружка эля. Одним глотком, давясь и захлебываясь, он ее осушил, чувствуя, как эль струится у него по подбородку. Когда кружка со стуком опустилась на деревянный стол, он обнаружил, что и щеки у него тоже мокрые.

— Теперь у меня остался только ты, сэр Эри, — с трудом сказал он, пытаясь сделать так, чтобы его голос звучал бодро, но судорожный всхлип в конце фразы пустил все усилия насмарку.

— Только я, — задумчиво повторил Экроланд. Взглянул на оруженосца со смесью печали и еще чего-то непонятного и продолжил, — нет, не только. У тебя есть госпожа Сакара, Престон и Милина. Ты не одинок. Мы все будем с тобой. Сказать «навсегда» поостерегусь, пожалуй, но надолго.

«Надолго, — подумал Аткас, берясь за следующую кружку. — Надолго — это почти навсегда».

Он перевел взгляд на замутненное окошко и увидел там не скучный грязный дворик, но дорогу, прямую, как стрела, и широкую. Она вела далеко-далеко на запад, где в голубой выси утопали в облаках золотые башни Силвердаля. Аткас сунул руку в карман и сжал в пальцах небольшой сверток из тонкой кожи. Не прощупать, есть ли там какая-нибудь вещица, но он-то знает, что внутри бережно завернут блестящий черный шарик, не больше булавочной головки.

Аткас нутром чуял, что готов познакомиться с сердцем Твердикана.