Бледная Света, отрыдав накануне и проглотив гору успокоительного, стояла как вкопанная, уткнувшись взглядом в одну точку... Всё было бы ещё терпимо, и даже в чём-то хорошо, что отпевание на улице, а не в незнакомом каком-нибудь храме. Вот только невыносимый, сверлящий взгляд тёщи...
«А ведь у Светы что-то похожее во взгляде появилось... И ведь они правы...» - думал Глеб, стоя уже на краю платформы метро неделю спустя.
Он не мог все эти дни заходить в подземку. Гул мчащегося по тоннелю поезда заставлял его зажимать ладонями уши. Его просто сковывал ужас. Ужас вырвавшийся из подземелья. Он ощущал его физически. Материальный, невыносимо настоящий, устремленный... нет, не на него, а сквозь него, мимо него, даже не собиравшийся его замечать. Сам отец Глеб просто не существовал на пути этого материализовавшегося ужаса, он был глупым и случайным недоразумением.
Сегодня, подвыпив, он всё-таки смог спуститься в метро... Вот послышался отдаленный гул, доносившийся из темноты. Рельсы внизу манили. В них было единственное решение, остальное виделось какой-то запутанной глупостью... так... чем-то неважным... Он посмотрел во мрак тоннеля и стал истошно кричать навстречу этому всё нараставшему гулу выброшенные памятью слова: *уй
Дорога к мор ю
И печаль отступит,
И тоска пройдёт /
1- Ща уже! До границы недолго осталось!
- Да... - равнодушно отозвался Глеб, сидевший неподвижно,
скрючившись у окна машины.
Его унылый голос и безучастность ко всему происходящему уже начали раздражать Антона. Семьсот с лишним километров от Москвы и всё такая вот мертвечина. Этот поп её прямо-таки источает. И сидеть-то рядом неуютно.
- Слышь? А ты помнишь, как ты к нам с Виктором в избушку приходил? Он ещё, гад, в картошку масло сливочное положил, а я как раз причащаться собирался! - сделал иконописец очередную попытку растормошить приятеля.
- Что-то было... - вяло ответил тот.
- Так я и не причастился тогда.
Глеб опять равнодушно молчал.
М-да... И зачем Антон в это ввязался? Заехал в Москву по дороге в Крым и узнал случайно, что его старого приятеля, правда, с которым он последние годы не общался, выперли из храма... Да ещё ребёнок умер... Зашёл навестить. Глеб - никакой, даже Света получше выглядела. Глеб стал просить Антона отвезти его в дурку. Ну, а тот решил его взять с собой, как Глеб ни упирался... Блин, теперь весь отдых насмарку!
Российскую границу прошли быстро, хоть пограничник и цокал языком, гладя на постиранный паспорт Глеба. На украинской же началось.
- А шо ж у вас паспорт такой? Здесь же ж печать не читается... Отдыхать едем? На курорт по девкам? - начал первый пограничник.
- Да не, мы не по этой части, - ответил Антон.
- А по какой? - заинтересованно вступил в разговор второй.
- Да, блин, не в этом смысле... Просто отдохнуть.
- А чё ты всё отвечаешь, а этот с застиранным паспортом ваще не реагирует? Алё! Гражданин!
- Ну, и не пускайте. Плевать, - равнодушно отозвался Глеб.
- Ну, а чё вы думаете? Это другое государство! Тут свои законы! Ща обратно тебя оформим и всё! - угрожал второй.
- Не, погоди, - встрял Антон, - это батюшка, он переутомился, ему отдохнуть надо, понимаешь?
- Батюшка? Православный? - заинтересовался первый.
- Да, православный! - ответил за приятеля Антон.
- А чё курит? Я видел... - засомневался второй.
- Не хотите пускать - не пускайте! Чего допрос устроили! - завёлся вдруг отец Глеб.
- Ишь мы какие нежные! Людей понимать надо, тогда и к тебе с пониманием! Ща оформим, ба-тю-шка, нанимаешь! Батюшки - они другие, будто я их не видел!
- Не, ребят, мы всё догоняем... У вас работа нервная - у батюшки тоже...
- Ладно, зайдите внутрь...
Минут через пять Антон вышел с паспортом Глеба и проштампованной миграционной карточкой. Отъехали от границы.
- Много им дал? - спросил Глеб, решивший хоть что-то сказать выручившему его другу.
-Да ладно...
- Я те говорил, что не надо меня брать, со мной только проблемы...