— Ким, — очень хочется послать ее обратно в укрытие, но прикусив язык, сдерживаю себя, — Ты как, родная. Как мелкие?
Алиса присела рядом со мной, прижалась бедром и просунула ладошку в мою ладонь.
— Я в порядке, только писать очень хочется. И дети в порядке, даже выспались.
Судя по осунувшемуся выражению лица и красным глазам, Алиса бодрствовала всю ночь.
— Хорошо, а то я боялся, как бы вам не прилетело.
— Мы тоже изрядно перетрусили. У Ленки чуть истерика не началась.
— Как справились?
— С истерикой?
— Угу.
— Ударной дозой коньяка. Да еще и подливали всю ночь.
Судя по коньячному аромату, подливали не только в Ленку.
— Ким, откуда так бензином несет?
— В УАЗик попали, от него бензином несет. Мы страху натерпелись, думали загорится.
Муха напряглась, тихо зарычала. Похоже, у нас гости?
— Алис, давай назад. Сейчас что–то будет.
Чмокнув меня в щеку и взлохматив макушку, девушка ушла обратно к детям.
— Не стреляйте! Я есть, переговорщик! Не стреляйте!
Всего пять лет, как советская власть ушла из Прибалтики, а он уже по–человечески разговаривать разучился.
— Не стреляйте! Разговор есть! — прикрывшись толщей каменной стены, продолжает гнуть свою линию прибалт.
— Не стреляйте! Я есть…
— Нерусский, сюда иди, — перебиваю парламентера.
— Не стреляй!
— Гоу, гоу, — получив сочную плюху, парламентер вылетел из под прикрытия стены и замер на «нейтральной полосе».
— Так и будешь стоять?
Мискас на негнущихся ногах тащится на нашу половину стоянки.
— И руки твои чтоб я видел. Кругом повернись. Еще раз. Медленно поворачивайся, — оружия не видно. — Медленно, я сказал! Ты на ухо туговат!? Или может у меня с дикцией плохо!? Не!? Все в порядке с дикцией!? Кивни. Вот молодец, растёшь над собой. Чего хотел? Говори.
— У нас есть предложение…..
— Мискас, — перебиваю подошедшего парламентёра. — Если я тебя пристрелю, как мыслишь, пришлют другого, как ты выразился — переговорщика? Я так думаю, что да. Давай проверим? Я сейчас из обреза один патрон выну. И мы…, в смысле — ты…, сыграешь в русскую рулетку. Как тебе идея? По–моему отличная.
Идея прибалту активно не нравится. Но вот беда, его мнение тут никому не интересно. Ему ведь тоже неинтересно было — каково мне было тут всю ночь сидеть.
Мне ведь тоже страшно.
Не за себя, за детей.
И за Ким.
— Так нельзя дела–а–а–ать. Я же парламентер, в парламентёров нельзя стрелять, — отчаянно разводя руками, срывается на фальцет прибалт.
Вот не понимаю таких людей. С чего он вдруг решил, что весь мир играет по его правилам? У него есть ксива на беспредел и большая пушка, так сразу он бог — небожитель долбанный, плюющий на правила.
А как сам попал под молотки — не стреляйте в пианиста, он играет, как умеет.
Очень хочется, знаете ли, пострелять.
Мне–то ночью пострелять не довелось.
И правила, если кто не заметил, сейчас устанавливаю я.
— Да ну, ты еще про женевскую конвенцию вспомни, — выпавшая из переломленного ствола гильза звонко бьется донцем о камень у меня под ногами.
Эффектно, должен сказать, получилось.
Для пущего эффекта взвожу курки.
— Не н–н–на–ад–до–о–о, пожалуйста, не–е надо, — рожа парламентера приобрела нездоровую бледность.
Ага, сейчас расплачусь. Изначальное желание попугать эту мразь перерастает в устойчивое намеренье всадить ему дроби в брюхо.
— Какой ствол? Правый? Левый? Не тяни — будь мужиком.
Прислать на переговоры именно Мискаса было огромной ошибкой. Это амёба, сейчас с потрохами вложит своих подельников.
— Жить хочешь?
— Дэ–э–э……
— Что ты блеешь, как овца. Ближе подойди.
— Сколько вас осталось?
— Шестеро.
Ничего себе. Я максимум на восемь рассчитывал, а их минимум одиннадцать.
Откуда?
— Раненые есть?
— Да. Один очень тяжело — не жилец. Еще один ходить не может. Главного змея укусила за руку, дробью оцарапало щеку и ухо.
Молодец Дядя Саша — свою работу сделал.
И змейки сработали.
Эх, молодцы змеюки!
Лично отпустил бы выживших. Да с таким ранами они не жильцы.
Придется наградить посмертно и устроить им торжественные похороны.
Можно даже с салютом.
— Подельники твои? — киваю на форт. — Не дергайся, пальцем показывать не нужно. Так объясни где, кто и где?
— В лагере все, от тебя ответа ждут. Боятся друг друга из вида выпускать.
О как! Не от нас ответа ждут, а от МЕНЯ.
И друг друга боятся.
Хотя в подобной среде это как раз нормально.
Впрочем, это легко проверить.
— Из–за чего грызетесь? Вот только Павлика Морозова из себя не корчи. Я видел, как тебе ускорение придали, чтоб ты переговорный процесс не затягивал. Может статься, ты еще посчитаешься с корешами за ласку. Или тебе понравилось? Нет. Раз — нет, считай, что ты на исповеди. Колись до задницы, сын мой, ничего не утаивай. И воздастся тебе. Может быть.