Бремя любви

Обед оказался весьма заурядным, но они этого не замечали. Они бродили вдвоем по Стране нежности. Разговаривали, не замечая, что говорят, смеялись.

Когда официант наконец принес кофе и ушел, Лаура сказала:

– Вы знаете обо мне достаточно много, а я не знаю о вас ничего. Расскажите о себе.

Он рассказал ей о своей юности, воспитании, родителях.

– Они живы?

– Отец умер десять лет назад, а мать – в прошлом году.

– Они… она очень гордилась вами?

– Отцу, мне кажется, не нравилось такое экспансивное проявление религиозных чувств. Однако он признавал, что другого пути у меня нет. Мать воспринимала все более положительно. Гордилась моей мировой славой, как все матери, но грустила.

– Грустила?

– Да, из-за того, что я был лишен простых человеческих радостей, и это отдаляло меня от людей и, конечно, от нее самой.

– Да, я понимаю.

Луэллин продолжал рассказывать ей историю своей жизни. Вся эта фантастическая, как казалось Лауре, история была выше ее понимания и в чем-то вызывала протест.

– Но это отдает коммерцией, – возразила она.

– Сам механизм – да.

– Я бы очень хотела понять это получше. Ваша миссия вам кажется… казалась действительно важной и нужной?

– Для Бога?

Лаура немного растерялась:

– Нет, нет. Я не это имела в виду. Для вас.

Луэллин вздохнул:

– Это трудно объяснить. Я уже пытался это сделать в разговоре с Ричардом Уилдингом. Дело в том, что вопрос, нужно ли это делать, никогда не возникал. Я был обязан это делать.

– А если бы вы читали свои проповеди в пустыне? Это было бы то же самое?

– С моей точки зрения – да. Но я делал бы это не так хорошо. – Он улыбнулся. – Ведь актер хорошо играть перед пустым залом не может. И писателю нужно, чтобы его книги читали. А художнику – чтобы его картины видели.

– Вы говорите так, будто результаты вас не интересовали. И мне это непонятно.

– Мне не дано знать, каковы были результаты.

– Но есть цифры, статистика, число обращенных. Все подсчитано и опубликовано.

– Знаю. Но это ведь человеческие подсчеты. А какие результаты нужны были Богу и какие Он получил, мне неизвестно. Поймите, Лаура, что если среди миллионов, которые приходили меня слушать, находилась одна-единственная душа, до которой Бог хотел донести свое слово и ради этого избрал такой способ, значит, цель достигнута.

– Но это же все равно что стрелять из пушки по воробьям.

– Да, конечно, но опять-таки по человеческим меркам. Сложность в том, что нам приходится подходить к Богу с точки зрения человеческих ценностей или справедливости и несправедливости. У нас нет и не может быть ни малейшего представления, чего Бог требует от человека. Мы можем лишь предполагать, что Он хочет, чтобы человек стал таким, каким мог бы быть, но сам еще не додумался до этого.

– А как с вами? Чего сейчас требует Бог от вас?

– Ну… быть обыкновенным человеком, зарабатывать на жизнь, жениться, создать семью, любить ближних своих.

– И вам этого будет достаточно?

– Достаточно? Большего мне и не нужно. Чего еще можно желать? Но боюсь, мне будет трудно это осуществить. Пятнадцать лет обычной жизни были для меня потеряны. В этом вы должны мне помочь, Лаура.

– Я?

– Вы же знаете, что я хочу, чтобы вы стали моей женой. Вы ведь понимаете, должны понимать, что я вас люблю.

Лаура, побледнев, молча смотрела на него. Нереальность их праздничного обеда закончилась. Они снова были самими собой. Вернулись в настоящее, которое себе создали.

– Это невозможно, – сказала она наконец.

– Почему? – спросил он, кажется, без особого беспокойства.

– Я не могу выйти за вас замуж.

– Я дам вам время привыкнуть к этой мысли.

– Время ничего не изменит.

– Вы хотите сказать, что никогда меня не полюбите? Простите, Лаура, но я этому не верю. Мне кажется, что вы уже любите меня немного.

Чувства вспыхнули в ней, как пламя.

– Да, я могла бы вас полюбить. И уже люблю.

– Ну так это же замечательно, Лаура… дорогая Лаура, моя Лаура.

Она предостерегающе вытянула руку, будто пытаясь помешать ему приблизиться к ней.

– Но я не могу выйти за вас замуж. Ни за кого не могу выйти.

Он посмотрел на нее пристально:

– В чем дело? У вас есть какая-то причина?

– Да, есть.

– Решили посвятить себя благочестивым делам? Или дали обет безбрачия?

– Нет, нет!

– Простите, я задаю глупые вопросы. Расскажите мне, дорогая.

– Да, вам я должна рассказать, хотя считала, что говорить об этом никогда никому не следует.

– Возможно, и не следует. Но мне вы должны рассказать.

Лаура встала и подошла к камину. Не глядя на Луэллина, ровным безразличным тоном начала свой рассказ:

– Первый муж Ширли умер в моем доме.

– Знаю. Она мне говорила.

– В тот вечер Ширли не было дома. Я осталась с Генри одна. На ночь он ежедневно принимал снотворное, довольно большую дозу. Когда Ширли уходила, она крикнула мне, что уже дала Генри лекарство, но я уже вошла в дом. В десять часов я зашла к Генри узнать, не нужно ли ему чего. Он сказал, что еще не пил своих таблеток. Я ему их принесла. На самом деле он их выпил раньше, но, как часто бывает после таких лекарств, впал в дремоту и забыл, что уже принял снотворное. Двойная доза его убила.

– И вы чувствуете себя виноватой?