Бремя Милосердия (СИ)

– Мёрэйн Ллхаймэ может сделать всё, что Мёрэйн Ллхаймэ может делать, – так же, как Мёрэйн, не разжимая губ, ответил д’анаари. Взгляд его флуоресцентных глаз, глядящих на темнеющее небо, не изменил выражения, но Мёрэйн знал, чего стоит каладскому юноше, потревоженному его лёгким прикосновением к сознанию, перестроить свои мысли для диалога с ним. Он сидел под раскидистым бессмертником, что рос посреди фортового внутреннего двора для тренировок. Изогнутые ветви дерева были покрыты инеем и сверкали в вечернем небе, расчистившемся после шторма. Мысли представителя расы каладэ, невыразимые в информационном поле человеческого мышления, витали рядом.

– Ты упорно используешь имя, которое принадлежит не мне.

– Оррэ Таита использует имя, которое принадлежит одному из отрезков Пути Мёрэйна.

– Я не отвлекаю тебя от медитации, дружище? Мне нужно поговорить с тобой…

– Мёрэйн Ллхаймэ не может отвлечь того, кого он называет «дружище», от способа действовать либо бездействовать, который Мёрэйн Ллхаймэ в данную минуту описывает, применяя понятие «медитация», далёкое от того, чтобы выразить смысл явления, о котором идёт речь, в том случае, если ассоциация Оррэ Таита со словом «медитация» входит в допустимый диапазон значений, принятый у расы людей для этого слова.

Мёрэйн буквально чувствовал, как напрягается ментальное поле друга, пытаясь выразить мысли д’анаари в логической системе человеческого рацио. С человеческим у мастера Оррэ Таита проблемы. И именно это было официальной причиной, почему Мёрэйна пригласили служить на форт: помимо обязанностей жреца он выполнял ещё и работу переводчика.

– Мёрэйн Ллхаймэ испытывает ощущение, – продолжал д’анаари, – близкое к тому, которое люди обозначают словом «страдание», если ассоциация Оррэ Таита…

– Входит, входит, – улыбнулся Мёрэйн.

– Ученику Мёрэйну надо говорить с вэдданом Мёрэйном, – продолжил его собеседник. – Оррэ Таита – не Мёрэйн Ллхаймэ, но Мёрэйн Ллхаймэ будет говорить, если хочет говорить.

Мёрэйн опустился на снег рядом с д’анаари. Мелкая снежная пыль подтаивала на золотистой хасме мастера Оррэ Таита и серебрилась на бледных руках Мёрэйна, увитых змеиной татуировкой.

– Я размышлял, друг мой, о Восьмом сакриме, Непогрешимом Тиэррэ.

Мастер Оррэ Таита молча смотрел на платиновые разрывы уходящих туч над башнями форта.

– Восьмой сакрим, – вздохнул Мёрэйн, – что может быть гармоничнее Восьмого сакрима? Справедливость. Воздаяние, в точности соответствующее поступку. Такое развитие событий, которое адекватнее всего отвечает на сигнал, посланный человеческим сознанием в Меа. Рыцарь с четырьмя руками, одна из которых держит меч для казни, другая – чашу, полную милостей, третья – весы для взвешивания людских дел. Одежды его исполнены отверстыми глазами, и по восемь зрачков в каждом из них, половина их смотрит на внешний мир, половина – вовнутрь. Взор его видит всё, от него не утаишь ни малого дела, ни мимолётной мысли, ни слабого побуждения… Таков он, великий Тиэррэ, один из богов моей древней земли, скрывшейся под морем. Народная мудрость многих миров выражает знание о нём пословицей «Что посеешь – то пожнёшь».