Бремя молчания

Я прошел до дома пешком почти три километра, вконец загубив ботинки. Подошвы отсырели и размокли, я оставлял за собой мокрые следы. Дома Фильды не оказалось. Я решил, что она хочет побыть одна и подумать. Время тянулось медленно, минуты превращались в часы. Наступил вечер. Наконец я позвонил в «Моурнинг Глори» и неуверенно спросил тещу, там ли Фильда. Миссис Моурнинг ответила, что к ней дочь не приезжала.

— Вы с ней что, наконец поссорились? — добродушно спросила миссис Моурнинг. — Самое время, вы ведь женаты всего четыре года!

Я натужно рассмеялся и попросил передать Фильде, чтобы она мне позвонила, если вдруг объявится.

Дождь кончился, но уже стемнело. В полумраке мне стало совсем одиноко. Я едва не задыхался от пустоты. Наконец, я понял, что Фильде не просто захотелось побыть одной. Пошел в гараж и выкатил другую нашу машину — «обычную», как говорила миссис Моурнинг, «шевроле-шеветт» бронзового цвета. К счастью, краска удачно маскировала ржавчину. Целый час я ездил по всем переулкам и искал Фильду. Проехал мимо библиотеки, магазина тканей, кондитерской — безрезультатно. Даже ненадолго остановился перед «Моурнинг Глори» и заглянул внутрь. В кафе горел свет, но ни Фильды, ни нашей «тойоты-камри» я не увидел. От отчаяния я поехал в кемпинг «Уиллоу-Крик» — гнетущее и мрачное место, куда съезжаются, по-моему, одни бездельники, которые почему-то любят таскаться по лесам и горам с рюкзаками, сидеть вокруг костра и глушить пиво весь день и всю ночь напролет. Фильде совершенно нечего было там делать, просто я не знал, где еще она может быть. Едва подъехав к воротам кемпинга, обсаженным огромными тополями, чьи красные листья светились в полумраке, я увидел нашу машину и нажал на тормоз. Подойдя поближе, я сразу понял: что-то не так, случилось что-то очень-очень плохое. Медленно — не знаю, почему я не бежал, — я зашаркал по асфальту. Подошел к припаркованной машине. Сначала мне показалось, что внутри никого нет. Я подошел к водительской дверце и прижался носом к стеклу, приставив руки к глазам, чтобы было лучше видно. Моя Фильда сидела, как-то скособочившись, накренившись на пассажирское сиденье, закрыв лицо руками. Она как будто спала. Но она не спала. Я попытался открыть дверцу, но Фильда заблокировала ее изнутри. Я целую вечность возился с ключами, наконец нашел нужный и попробовал вставить его в замок. Пришлось несколько раз останавливаться и начинать все сначала — так у меня дрожали руки. Наконец я распахнул дверцу и подтянул к себе Фильду. В нос мне ударил запах рвоты и еще чего-то резкого, неприятного. Не помню, говорил ли я что-то — кажется, нет, но, помню, я взмолился: «Пожалуйста, Господи, не забирай ее у меня!» Я прижал ее к себе и стал укачивать, как ребенка. Постепенно я опомнился. Осторожно усадил ее на пассажирское сиденье, а сам сел рядом.

Я сел в «камри» и, нарушая все мыслимые правила дорожного движения, поехал в больницу, где медики тут же отобрали у меня Фильду. Меня к ней не пустили. Ей промыли желудок. Я передал медсестре из отделения скорой помощи пустой флакон из-под таблеток, которых наглоталась Фильда, и она, глядя на меня с жалостью, сообщила: то, что она выжила, можно считать настоящим чудом. Ее перевели в отделение кризисных состояний — мои студенты говорят попросту — психушка. Я понимал, что все вполне заслуженно косятся на меня. Я упустил жену и теперь наказан. Фильду у меня отобрали. Целых две недели она отказывалась меня видеть, хотя ей разрешали принимать посетителей. Я не читал лекции и не ходил на работу, каждый день я приезжал в больницу и сидел в холле, умоляя сестер впустить меня к ней на одну секунду, не больше. Я посылал ей цветы, конфеты, ее любимые булочки с маком, но она по-прежнему отказывалась меня видеть. Наконец — думаю, тут не обошлось без миссис Моурнинг — Фильда прислала за мной.

Я робко вошел в ее одноместную палату. Она оказалась не темной и грустной, как я думал, а солнечной, светлой. В ней пахло розами. Присланные мной цветы окружали ее постель вместе с открытками и пожеланиями скорейшего выздоровления от родных и друзей. Медсестры вышли и велели Фильде звать их, если ей что-нибудь понадобится. Фильда упорно отводила глаза в сторону. Она похудела и показалась мне маленькой и усталой — очень-очень усталой. И все же я подошел к ней, снял куртку и туфли и лег рядом с ней под одеяло, прижался к ней, и мы оба расплакались. Мы попросили друг у друга прощения и тихо, со слезами, простили друг друга.