Бремя секретов

— Нам повезло: у нас есть внуки, — говорит он, делая ход.

— Разумеется, — отвечаю я.

Он только что заходил к своему сыну, нашему соседу: у сына двое детей, и жена скоро родит третьего. Сам господин Накамура живет с женой в другом квартале. Мы с Марико познакомились с ними сразу после переезда в Камакуру.

— Вчера я был у дочери в Токио, — говорит он, — и встретил на улице бонзу, с которым дружил мой отец. Он направлялся в тюрьму.

— В тюрьму? Боже мой! Неужели он совершил преступление?

— Он духовник, — смеется господин Накамура. — Он шел в тюрьму навестить приговоренного к смертной казни.

— Приговоренного к смертной казни?

— Да, — отвечает он, передвигая фигуру на доске. — И этот бонза рассказал мне одну интересную вещь.

— Какую же?

— Осужденным, у которых нет детей, труднее примириться с мыслью о смерти, чем тем, у кого есть дети.

У меня кольнуло в сердце. Господин Накамура не знает, что у меня нет детей, а Юкио — приемный сын. Пытаюсь представить себе момент собственной смерти и думаю про Марико, Юкио и его жену, про троих внуков. Вряд ли мне будет тяжело покидать этот мир.

— Возможно, дело не в том, есть ли у человека наследники или нет, — добавляет господин Накамура. — Все зависит от состояния духа в момент смерти. Те, у кого нет детей, огорчены, что их род угаснет.

Я молчу. Господин Накамура продолжает рассказывать о рассуждениях бонзы. По его словам, для приговоренного к смерти важно только одно — чтобы перед казнью его душа, полная ненависти и злобы, очистилась. Очищение же происходит в момент чистосердечной исповеди. Если этого не случится, душа обречена на скитания. В конце концов она вселится в тело другого человека — и значит, преступление повторится. Исчезнуть может тело, но не душа.

Я слушаю с любопытством, а потом спрашиваю:

— Из какого он храма, этот бонза?

— Из храма М., — отвечает господин Накамура.

«Из храма М.? А ведь там похоронены мои родители и все наши предки». Два раза в год я хожу в тот храм. Сердце начинает биться чаще. Родители умерли, так и не простив меня, я уверен. На мгновенье закрываю глаза.

— У вас растерянный вид, — замечает господин Накамура. — Похоже, сегодняшнюю партию выиграю я.

* * *

Господин Накамура ушел. Он оказался прав: сбитый с толку, я проиграл партию в шоги. Он остался доволен, ведь в последнее время ему постоянно не везло.

Иду в сад. Марико пересаживает на клумбу цветы, которые подарил ей мой приятель. Когда я подхожу, она уже поливает их у основания стебля. Взгляд мой задерживается на маленьких голубых лепестках.

Сажусь в бамбуковое кресло.

— Помнишь ту женщину по имени Соно? — спрашиваю я.

— Соно?

Марико смотрит на меня, пытаясь извлечь из памяти далекий образ.

— Она была моей няней, — прибавляю я. — Вы с ней виделись в больнице в Токио, незадолго до нашего отъезда в Нагасаки.

— Ах да! У нее было плохо с сердцем, и врач пустил нас к ней в порядке исключения, потому что мы собирались уезжать.

— Именно так.

— Мы с ней разговаривали всего несколько минут, но я никогда не забуду того, что она мне сказала.

— Что она сказала тебе? — спрашиваю я.

— «Марико, спасибо, что согласились выйти замуж за Кэндзи. Вы с сыном принесли ему огромное счастье».

Я изумлен:

— И что же ты ответила?

— Ничего. Я не знала, что сказать в ответ, и от ее слов только заплакала. Соно говорила так, будто она твоя настоящая мать. Она напомнила мне священника из церковного приюта, который переживал за меня, словно родной отец.

Я молчу. Марико прибавляет:

— Добрые слова никогда не забываются.

Она поднимает с земли пустой цветочный горшок, лопатку и лейку. Распрямляя спину, она спрашивает меня:

— Почему ты вдруг завел разговор о Соно?

— Эти цветы напомнили мне о ней. Только и всего.

Марико уходит в дом.

Снова смотрю на цветы и думаю: «Грубые слова тоже не забываются». Я знаю, Марико не забыла слов моей матери: «Вы ведь сомнительного происхождения, не так ли?» Соно часто повторяла мне: «Кэндзи, никому не говори обидных слов». Она была права.

У меня до сих пор сохранилась закладка, которую Соно прислала из Харбина.

В больнице я сказал ей: «Закладка всегда будет напоминать мне о тебе. И слово „незабудка“ тоже». Соно улыбнулась: «А ведь я не знаю, как называется этот цветок по-японски. Забавно». — «По-японски он называется „васуренагуса“», — ответил я. «Васуренагуса? Какое красивое слово!»— «Честно говоря, я и сам раньше не знал. Это мне сказала Марико, при нашей первой встрече в церкви». Соно улыбнулась: «Кажется, цветок этот для вас много значит».

Я никогда не расставался с закладкой, даже в Сибири она была со мной.

В лагере под Омском я видел незабудки. Весной луг был похож на огромный голубой ковер. Однажды из-за железных прутьев решетки я заметил женщину, которая собирала незабудки и плела из них венок. Вокруг нее бегал маленький мальчик. Глядя на них, я думал о Марико и Юкио.

* * *

Дзимму, Суйдзэй, Аннэй, Итоку…

Господин Накамура перечисляет императоров Японии. Я слушаю его, расставляя на доске фигуры шоги.