А сегодня Саргамо опять расстилает на столе какие-то свитки, вон прислужнику даже поднос с вином негде поставить. И толстой Бреде сказал, что гости будут.
«Надеюсь, в этот раз он не захочет меня в подарок отдать, – подумала девушка. – Хватит. Пусть лучше Килию зовет, уж она-то рада будет! Вприпрыжку прискачет».
– Подать что-нибудь еще, господин?
Хитрый прислужник давно уже просек: стоит задать кину Саргамо этот вопрос, как на пол тут же летит медная денежка. Особенно сейчас, когда господину не терпится завалить свою девку. Любая помеха его раздражает. Значит, постарается побыстрее избавиться от чересчур услужливого слуги.
Так и получилось.
– Нет, проваливай! – грубо рявкнул аристократ, кинул монетку и чуть ли не пинком вытолкнул парня за дверь. – Закрыл ее и повернулся к Иламе: – Я скучал, – честно признался он, притянул девушку к себе и начал медленно раздевать.
Она прикрыла глаза.
Обычно она сама скидывала одежду и набрасывалась на мужчин – так полагалось по роли. В объятиях продажной девки не все чувствуют себя уверенно, приходилось брать инициативу на себя.
Но Саргамо хотел делать все сам. Раздевать, купать, вытирать, носить на руках.
«Что у него за дурацкий пунктик насчет чистоты?! Как будто я никогда не моюсь, или от меня разит, как от пьяного матроса! Да я третьего дня в термах полночи проторчала! Аристокра-ат… Будто не видала я вашего племени. Пухлогубые молокососы с гербами пахнут не лучше подзаборного попрошайки. Разве что пытаются отбить запах благовониями. Только хуже получается».
Сильные пальцы уверенно развязали поясок, сняли накидку, стянули через голову рубаху. Потом Иламу подхватили на руки и осторожно опустили в воду. Когда ступня коснулась дна, девушка присела, чтобы оказаться в тепле по плечи, и блаженно зажмурилась.
«Хорошо, что она не видит меня сейчас, – подумал Свен. – Мигом бы все поняла. У слабого пола на это дело нюх, что на Земле, что, похоже, здесь, на Надежде. Она и так подошла слишком близко».
Чего скрывать, Илама нравилась Хеглунду. Нет, не экзотической женской красотой и не стихийным обаянием опытной дикарки. В ней Свен чувствовал что-то необычное, чего не водилось в ее соплеменниках.
Умение сопереживать? Желание помогать другим? Может быть. Странно, что с такой эмоциональной отдачей она подалась в «ночные бабочки». Впрочем, здесь все возможно. Швед наивно верил, что на Земле она стала бы врачом или, например, воспитательницей. А здесь…
Жуткий мир! В нем все вывернуто наизнанку. Иррабан, местный Колумб, вынужден скрываться от преследования сильных мира сего, изобретатель паровой машины, по докладам Ли, строит ее чуть ли не в тюрьме, а любимая девушка стала заложником его лояльности. Женщина-эмпат продает свое тело пьяной матросне, а бывшие воры и убийцы служат в тайной полиции.
Что-то подобное в разные времена случалось и на Земле, но чтобы все сразу…
Когда Свен дома читал книги по средневековью, эпоха представлялась ему несколько иначе. Благороднее, рыцарственнее, честнее. Квашнин и спецы из аналитического на многое открыли ему глаза, разъяснив, что официальная история далеко не всегда отражает истинное положение дел. И все же ужасы инквизиции, сегуната, конкисты и Столетней войны выглядели… пристойнее, что ли. Но стоило Хеглунду заикнуться о чем-то подобном, как Игорь мгновенно опускал его на землю, рассказав несколько особенно чудовищных эпизодов. И все же он не убедил Свена – швед остался при своем мнении. Все-таки рассказы – они всегда останутся рассказами, а то, что приходится наблюдать, не говоря уже о личном участии, действует неизмеримо сильнее.
В первые месяцы работа в ТС представлялась Хеглунду чем-то вроде виртуального развлечения – заброска, встреча с агентом, получение сведений, возвращение на базу. Каждый этап был тщательно просчитан, а экипировка сводила возможность провала практически к нулю. Но с тех пор многое изменилось. Свен словно рухнул лицом в грязь на полной скорости, столько всякой дряни и мерзости довелось увидеть и пережить. С какими откровенными ублюдками пришлось иметь дело! Когда насмотришься на таких и поймешь, что здесь считается стандартом нормального человеческого поведения, то даже некоторые операции ТС – временами чересчур циничные на взгляд Хеглунда – покажутся верхом благородства и политкорректности.
Еще совсем недавно – было дело, чего скрывать! – он считал всех местных грубыми, неотесанными дикарями. Людьми второго сорта. И солмаонцев, и гильдейцев, и даже чжаньцев, которых ни разу еще не видел воочию, только на видео. И пока Квашнин своей риторикой не поставил его на место и не разъяснил на пальцах всю пагубность такой логики, полагал вполне здравой идею отстрела неудобного географа.