Бремя страстей человеческих

He asserted that he was going to pick more than anyone that day, but mother; of course no one could pick so much as mother; that reminded him of the trials which Aphrodite put upon the curious Psyche, and he began to tell his children the story of her love for the unseen bridegroom.	Ательни утверждал, что сегодня соберет больше всех, не считая, пожалуй, матери, но кто же сумеет перещеголять маму! Тут он почему-то вспомнил испытания, которым Афродита подвергла любопытную Психею, и стал рассказывать детям о ее любви к жениху, которого она никогда не видела.
He told it very well.	Рассказывал он отлично.
It seemed to Philip, listening with a smile on his lips, that the old tale fitted in with the scene.	Филипу, слушавшему его с улыбкой, казалось, что древнее сказание как нельзя более подходит к окружавшему их пейзажу.
The sky was very blue now, and he thought it could not be more lovely even in Greece.	Небо стало теперь совсем синим - прекраснее оно не могло быть даже в Элладе.
The children with their fair hair and rosy cheeks, strong, healthy, and vivacious; the delicate form of the hops; the challenging emerald of the leaves, like a blare of trumpets; the magic of the green alley, narrowing to a point as you looked down the row, with the pickers in their sun-bonnets: perhaps there was more of the Greek spirit there than you could find in the books of professors or in museums.	Светлоголовые румяные дети, крепконогие и живые; тонкие завитки хмеля; изумрудная зелень листвы, дерзкая, как зов трубы; манящий лабиринт густых аллей, цветные чепцы сборщиц хмеля - все это дышало древней Элладой куда больше, чем ученые книги или музеи.
He was thankful for the beauty of England.	Спасибо тебе, Англия, за то, что ты так прекрасна!
He thought of the winding white roads and the hedgerows, the green meadows with their elm-trees, the delicate line of the hills and the copses that crowned them, the flatness of the marshes, and the melancholy of the North Sea.	Он мысленно видел вьющиеся белые ленты дорог, обсаженные цветущими изгородями, зеленые луга с высокими вязами; пленительные очертания холмов и поросших лесом пригорков; болотистые равнины и печальные серые просторы Северного моря.
He was very glad that he felt its loveliness.	Он был счастлив, что ему доступна красота родной природы.
But presently Athelny grew restless and announced that he would go and ask how Robert Kemp's mother was.	Но вот Ательни прискучило работать и он заявил, что сходит узнать, как здоровье матери Роберта Кемпа.
He knew everyone in the garden and called them all by their Christian names; he knew their family histories and all that had happened to them from birth.	Ательни был знаком со всеми на хмельнике и каждого звал по имени; он знал все семейные дела и всю жизнь любого сборщика с самого рождения.
With harmless vanity he played the fine gentleman among them, and there was a touch of condescension in his familiarity.	В нем было много детского тщеславия, и он любил разыгрывать благородного джентльмена; его фамильярность чуть-чуть отдавала высокомерием.
Philip would not go with him.	Филип отказался с ним идти.
"I'm going to earn my dinner," he said.	- Я твердо намерен заработать себе на обед,-заявил он.
"Quite right, my boy," answered Athelny, with a wave of the hand, as he strolled away. "No work, no dinner."	- Правильно, дорогой,- сказал Ательни, на ходу махнув ему рукой.- Кто не работает, тот не обедает.
CXIX	ГЛАВА 119