Бремя тела

— Ты все без парня? Все ждешь своего единственного? — прищурив глаза, по-доброму спросила баба Лара: старики так говорят, когда вспоминают времена своей юности, окидывают оценивающим взглядом свою жизнь, свои ошибки и хотят предостеречь от них молодежь.

— Чего в этом плохого?

— Да, ничего, Ксюша, я всегда одобряла твое решение, ты же знаешь. Только я тебя прошу, не жди вечно, это уже не ожидание будет, а груз венца безбрачия, который ты навесишь в таком случае на себя сама. Это никому не нужно, и тебе самой в тягость. Тебя же, небось, тянет познакомиться с парнем, устроить что-нибудь легкомысленное с ним, повеселиться, погулять. Не верти головой! Знаю я твое «нет», сама была молодой, все говорила: нет и нет, а самой, ох, как хотелось! И помни, что хороших людей полно на свете, ты только присмотрись, они сами к тебе потянутся.

— Тянутся, бабуль, но все не те, — вздохнула Ксения. — Я вот чего хочу спросить-то, помнишь, ты мне говорила про какую-то силу, которая якобы во мне скрыта. В чем конкретно она выражается? Если она есть, то мне хотелось бы, чтобы она мне помогала во всем, во всех делах. Как мне это сделать?

Баба Лара задумалась и замерла, только ее пальцы продолжали, как ни в чем не бывало, теребить край клеенки. Это была слабость бабы Лары, с которой она многие годы безрезультатно боролась. Когда она на чем-то сосредотачивалась, то начинала теребить с двойным усердием. Когда клеенки перестали быть дефицитом, она покупала сразу несколько штук и привычка перестала вызывать нарекания домашних: клеенка периодически заменялась на новую, и разрушительных последствий деятельности пальцев бабы Лары было не видно. Сама баба Лара шутила, что неплохо бы ей завести четки.

— Бабушка, ну почему ты молчишь? Ты мне сама об этом рассказывала, но я все забыла и теперь ничего не могу понять. А разобраться очень хочу. Просто я начала подозревать, что…

— Ты все сама знаешь, Ксения, — резко ответила баба Лара и встала из-за стола.

— Я ничего не знаю, баба Лара, то есть, может, и знаю, но ничегошеньки без тебя не понимаю. У мамы-то этого не спросишь. Бабушка, куда ты? Ведь мы же чай не допили!

Не обращая внимания на Ксению, баба Лара спешно начала собираться.

— Да при чем тут чай! Ты спрашиваешь меня о том, что сама прекрасно знаешь. Я не горю желанием обсуждать это, переливать из пустого в порожнее.

— Я ничего не знаю, бабушка, слышишь меня? — Ксения вскочила и пыталась остановить бабу Лару, встать на ее пути.

Но она уже накинула на плечи любимый платок с огромными цветными лилиями и бахромой по краям, взяла в руки сумку, с которой обычно ходила пешком на рынок и, держа в руках ключи, принялась ими звенеть, словно колокольчиком.

— Не знаю я ничего! Расскажи!

— Что тебе рассказать, Ксюша? Вставай, разоспалась, видимо, от жары разморило, — мама стояла и, сгорбившись, пыталась открыть у окна еще одну створку. — Не стоит спать в такой духоте, даже если очень хочется. Лучше перетерпи, ночью прохладнее будет, таз с водой в комнату поставим, дышать легче будет.

Ксения не понимала ничего из того, что она говорила, лишь силилась вспомнить то, что ей снилось, чтобы не растерять то, о чем она так мило беседовала с бабой Ларой. Но предложения в памяти рассыпались на отдельные слова, а слова тут же перемешивались, как бывает, когда до сложенной стройной фигурки конструктора или паззла добирается маленький ребенок: он сначала все рушит, разбивает, весело при этом гогоча, а затем пытается собрать все снова. А когда понимает свое бессилие, заливается звонким плачем. Плакать Ксения, конечно, не собиралась. От лежания на диване в неудобной позе дико ныла шея и затекла рука. Ксения пыталась их размять.

«На два с половиной часа вырубилась, Ксюша! А ведь еще погулять хотела! Будешь позволять себе подобное — ничего в жизни не успеешь».

— Идем, поужинаем, все у меня уже давным-давно готово, а потом погуляешь, наверное, дома все равно нечего делать, — предугадав ее вопрос, сказала мама.

Ксения брела по вечернему Череповцу. На улицах было много народа, кричали дети, весь день прятавшиеся дома или в тени. У воды было свежо, прохлада была сосредоточена лишь там и не спешила в город.

Череповец в этом плане удивителен. Конечно, можно долго рассуждать о заводских трубах, тучах пыли и копоти, оседающей на стеклах и подоконниках окон, выходящих на индустриальную зону. Но речь совсем о другом. Череповец — это Шексна и Рыбинское море, уходящее своими водами в даль горизонта.

Воды древней Шехони спокойные. Они текут через леса, мимо деревень и городков, текут неспешно, испокон веку, собирая аромат трав, пыльцу цветов и облетающие в конце лета сережки с берез. Даже в черте города они попахивают рыбой и сухой березовой листвой.