Бремя учеников

     Поэтому он тогда и не стал брать ни книг  Адамишина,  ни  тяжелых  томов Казанеева. Выбрал на магазинной полке вот  эту  не  такую  уж  и  толстую книжку никому тогда  еще  не  известных  братьев  Строгановых.  Триста пятьдесят страниц - как раз хватит, чтобы чем-то занять вечер.

     Он вернулся в номер, растянулся  на  кровати,  раскрыл  купленную  книгу и...

     Когда он перевернул последнюю страницу "Земли  лиловых  облаков",  была уже половина третьего ночи.

     Он долго еще не мог  заснуть,  лежал,  устремив  взгляд  в  белый  гостиничный потолок, и думал.

     Вот как нужно писать книги для  тех,  кто  завтра  будет  строить  наше светлое будущее! Для тех, кто станет у мартенов, поведет трактора  в целинной степи, отправится  к  планетам  и  звездам  на  космических  ракетах. Братья Строгановы! Вот на чьих книгах нужно учить  коммунизму,  воспитывать настоящего советского человека!

     А потом в его жизни еще были "Дорога  к  Юпитеру",  "Новобранцы",  "Непросто стать божеством"... Каждая книга была  открытием,  раскрытой  дверью  в  будущий  чудесный  мир  коммунаров.  Он  читал  Строгановых  взахлеб. Мало помалу  вся  его  жизнь  начала  выверяться  по  героям  строгановских  книг.  Он  часто  ловил  себя  на  том,   что  пытается  одновременно быть похожим на мужественного и  немногословного  Быкова,  интеллигентного и ироничного Юрковского, веселого и улыбчивого Жилина.  Нет, он не фиглярничал, не  красовался  сам  перед  собой.  Он  просто  пытался  быть  коммунаром  и  жить   по-коммунарски.   Он   был  живым  воплощением  литературных  героев  из  книг   Строгановых,   их  живым  учеником.

     Но в конце шестидесятых все вдруг сломалось. Строгановы  в  своем  творчестве начали заруливать явно не в ту  степь.  "Перелетные  гуси",  "Разрушенный  город",  "Утяжеленные  злом"...  Куда  и  делся  светлый  полуденный мир двадцать второго века! Сплошная диссидентщина...

     Два  десятилетия  заблудших  Строгановых  пытались  хоть   как-то  вразумить и  наставить  на  путь  истинный.  Любыми  методами.  Годами  держали в опале, конфисковали тиражи уже отпечатанных книг,  методично  и больно долбили в партийной прессе. Все без толку. Становилось  только  хуже и хуже. Последней каплей, переполнившей чашу терпения  Политбюро,  стала   "Двадцать   седьмая   аксиома   этики".   Откровенно   злой  и  антисоветский пасквиль.