Бремя удачи

Мы не сговариваясь отвернулись от парка и пошли к театру. Следующий день оказался посвящен капризам. Мы ругались, просили, угрожали, требовали, уламывали и умоляли. Не могу объяснить, что подтолкнуло аттийку к столь яростной помощи Ляле. И за себя не поручусь, но было нечто сложное и нетипичное в фарзе, окружающей Лялю. Контрастное. Слишком даже. Словно в мире нет полутонов. Может быть, это следствие ее склонности гадать? Или так и отличают гадающих от прочих? Они постоянно себя немного накручивают, они не дают выбору происходить произвольно, убеждают себя заранее, отрезая многие малосущественные или побочные варианты. То, что остается, сложно менять даже с моим талантом птицы…

Мы старались не зря. День утонул в сумерках полуобморочной усталости. Утром мы все суетились и шумели, но уже не ради дела, а по инерции. Наконец настало время раннего обеда. В доме Потапыча на стол подали цесарок и суп из трюфелей, а нас пригласили в качестве гарнира. Потапыч сам так сказал и еще пояснил, неоднократно.

– Хуже горчицы вы обе, ежели упретесь, – бормотал он, раздраженно полосуя ножом мясо. – Бабское ли дело лезть с указаниями? Провокация прямая. Ведь на Левку, гада, работаете. Он, шкурник, мне осмелился приглашение прислать. Во.

Потапыч щелчком ногтей отправил по столу в нашу сторону конверт с надписью от руки. Лев Карпович лично изволил переводить чернила. Рассчитывал не без причины: в театре, столь важном для Ромки, можно всерьез помириться с Большим Михом и представить свою семью – любимого наследника Илью, родную дочь Лену и их маму Рату, все еще не имеющую статуса жены Соболева. Рату сбежала из дома давным-давно и пока что никак не объяснила своего поведения. Чиновники из ведомства Корша деликатно приняли к сведению нерешенность вопроса. До выяснения душевного настроя предоставили женщине документы с пометкой, что семнадцать лет назад состоялся развод по обоюдному согласию. Лев Карпович тяжело принял такое положение дел, но не оспорил: поостерегся портить едва налаживающиеся отношения с Ильей. Он посоветовался с ним, и вместе «мужчины рода Соболевых» решили: пусть Рату обдумает все, торопить ее никак нельзя.

– Я буду петь при самом… Самом? – сдавленно охнула Ляля, которая спровоцировала весь переполох, а теперь, на правах именинницы, была прислана Соболевым передать письмо и лично попросить прибыть.

Она едва решилась сесть на край стула и за весь обед не скушала ни кусочка, глядя во все глаза на Потапыча, иногда охая и украдкой ковыряя ногтем руку: не снится ли ей происходящее? Одета была в юбки, бесчисленные и кричаще яркие, совсем новые. Черная кофточка с вышивкой сидела плотно, подогнанная точно по фигурке. Кружевную шаль, как и всю иную одежду – от сережек до туфелек, неудобных привыкшей ходить босиком цыганке – купил Соболев. С утра явился вместе с Ильей в съемный дом цыганской труппы, забрал девчонку и увез «одевать, как куклу».

– А ты погадай, – подмигнул Потапыч. – И всю правду расскажи.

Он, конечно, намекал на свое согласие и просто шутил: мол, как скажешь, так и сбудется. Я уже открыла рот, чтобы самостоятельно дать столь же шутливый ответ. И замерла. Хромов тот и вовсе взопрел, я увидела резко выступивший пот на его лбу, да так отчетливо… Потому что и сама задохнулась, утратила способность говорить. Фарза менялась сильно, быстро, сложно. Плотность и текстура слоились, текли, скручивались в узлы головокружительно и неупорядоченно. Выбор творился прямо теперь, был он и хорош и плох. В любом случае избыточно контрастен.

– Ляля… – охнула я.

Поздно. Колоду карт она добыла словно бы из воздуха. Метнула их веером, рассмеялась. И смолкла.

– Покушение. – Маленькая цыганка зажмурилась, сердито закусила губу.

– Не надо, – попросила Геро. – Не есть корошо.

Ее никто не понял. Потапыч отмахнулся и выругался. Фредерика хмыкнула и пошла звонить сперва брату, а затем Евсею Оттовичу. Ромка, явившийся вместе с Лялей нас приглашать, подбежал к ней и уставился в карты, надеясь на простой ответ. Руки Ляли заметались, тонкие нити опушки шали стали похожи на туман…

– Неудачное, – непослушными губами улыбнулась девочка. – У меня глаз верный, я вижу, я не цыганка, я серпиянка.

Присказка старая, произносимая гадалками почти без участия разума. Почему загадочные серпиянки знают ответ точнее, не ведаю. Но люди верят. Особенно когда им предлагают спасение. Ляля снова склонилась к столу, сгребла карты и бросила повторно.

– Потом берегись, драгоценный, темно далее. Но не в этот раз. – Она вздрогнула, виновато укуталась в шаль, сообразив, как разговаривала с Потапычем. – Простите… Тетя Катя меня излупит.

– Алмазова мух бить остерегается, совесть в них предполагая, – расхохотался Потапыч. – Полезный ты человек для государственной службы. Неудачное, значит, покушение. Прекрасно. Тем более еду. Этого скрутим – иных будет проще искать. Фредди, неси подарок. Вручим – и в путь.

– От Корша вот-вот прибудут маги, – кивнула Фредерика. – Несу. Ляля, мы с мужем решили перещеголять Соболева. Подумаешь, шаль добыл узорную. Такие кому угодно годны. Бестолковая вещь.