Мальчик играл на заднем дворе со сверстниками «в тычку» – «тешился с робяты, играл через черту ножем». В минуту несчастья с ним были четверо мальчиков – «жильцов робят», кормилица и постельница. К бьющемуся на земле с перерезанным горлом ребенку первой подбежала кормилица Орина, взяла его на руки – «у нея на руках царевича и не стало». Услышав крики, прибежала мать Дмитрия, бросилась на мамку Василису с упреками и побоями: «почала ее бити сама поленом», обвиняя в убийстве Дмитрия сына Волоховой Осипа и сына Битяговского.
Прискакал на двор брат царицы Михайло Нагой
[93]– «пьян на коне», зазвонили в колокола, поднялась страшная смута в народе, начались разгромы и убийства. Убили самого Битяговского и его сына, Осипа Волохова и еще некоторых – всего двенадцать человек. Как водится, заодно и пограбили в свое удовольствие: «На Михайлов двор Битяговского пошли все люди миром и Михайлов двор разграбили и питье из погреба в бочках выпив и бочки кололи», разгромили «дьячью избу» (канцелярию), причем у подъячего Третьяченко «разломали коробейку» и украли из нее «государевых денег 20 рублев, что были приготовлены на царицын и на царевичев расход».Следственная комиссия, искавшая ответы на два основных вопроса – «которым обычаем царевича не стало и чьим наущением свершились угличские убийства», – постановила, что царевич сам нечаянно закололся, а смуту в городе подняли Нагие по ложному обвинению царицы Марии. В Москве дело было доложено патриаршему совету, который подтвердил выводы комиссии: «Царевичу Димитрию смерть учинилась Божьим судом», а Нагие виновны в «великом изменном деле».
[94]Царицу Марию постригли в монахини и сослали «в пусто место за Белоозеро», Нагих разослали по удаленным городам, угличан, замешанных в смуте, кого казнили, кому резали языки, кого сослали. Согласно легенде, угличскому колоколу, зазвонившему в набат 15 мая, также «резали язык» и сослали в Сибирь.
Такова была официальная версия событий, подкрепленная многочисленными свидетельскими показаниями, которые все подтверждали версию нечаянного самоубийства – все, за исключением Михайлы Нагого, настаивавшего на версии убийства, – того самого Михайлы, который в этот момент обедал у себя в доме и только потом прискакал «пьян на коне».
Но… слухам верили больше!
Слухи об убийстве царевича Дмитрия от ножа убийц, подосланных Годуновым, распространяли в народе бояре, недовольные возвышением Годунова. Мало того, Годунова обвинили даже в призвании хана и в поджоге Москвы – якобы для отвлечения внимания от углицкого дела! В дальнейшем «вина» Годунова нарастала как снежный ком: и ослепление Симеона Бекбулатовича, и насильственное пострижение Марии – вдовы ливонского короля Магнуса, и отравление ее малолетней дочери, а потом и царской дочери Феодосии, – все приписывалось Борису!
Как говорит с горечью пушкинский Годунов:
Позднее утвердилась мысль, что все несчастия, переживаемые страной, ниспосланы Богом как возмездие за грех детоубийства.
Тогда же появились и первые слухи о подмене неким мертвым «поповым сыном» царевича Дмитрия, якобы оставшегося в живых и спрятанного Романовыми, – слухи, на благодатной почве которых и возросли впоследствии оба самозванца.
На самом деле устранение Дмитрия на тот момент было Годунову совсем невыгодно – по мнению некоторых историков более вероятно, что оно могло быть скорее организовано Василием Шуйским. В то время царская чета не оставила еще надежд на появление наследника, что и оправдалось рождением в мае 1592 года царевны Феодосии, в которой Борис признавал свою «государыню и племянницу». Даже при возможном отсутствии детей права Ирины Годуновой на престол были более бесспорными, чем права царевича, прижитого в незаконном браке и одержимого падучей болезнью. Подтверждением этому является та самая челобитная, в которой просили царя Федора о заключении нового брака «чадородия ради», напрочь отметая Дмитрия как возможного претендента на престол. Борис не мог не понимать, что он силен только свойством с царем – «шурин государев» постепенно подготовлял передачу власти царице в случае кончины супруга – вспомним беспрецедентную доныне роль Ирины в государственном управлении при «избывавшем мирской докуки» муже.
Примечательно, что само трагическое событие, сыгравшее столь роковую роль в судьбе Годунова и очернившее его на долгие века в памяти потомков, было довольно быстро забыто простыми угличанами, и уже в 1606 году местные жители не могли найти могилу (!) «невинно убиенного» отрока, мощи которого разыскивало духовенство: «…долго не обрели и молебны пели и по молебны само явилось тело: кабы дымок из стороны рва копаного показался благовонен, тут скоро и обрели»
[41;186].