Дальше Борович с Васяком отправились пешком. Особых сложностей не было. Никто ни о чем не спрашивал, никто их не проверял. Города они обходили подальше, а в деревнях люди иногда кормили их и поили. Никто не был против, если беженцы просились переночевать в сарае.
Нормальную одежду они надели уж вблизи портового города. Тут следовало держать ушки на макушке, но советы водителя польского происхождения оказались полезными. Они быстро влились в толпу на берегу. В порту стояли три небольших польских фрахтовика, и даже польский крейсер. Только военное судно было не для них. Выбрали самый маленький торговец. Когда Борович с Васяком сказали, откуда они прибыли, их тут же окружила толпа моряков, желавших узнать самые свежие сведения с родины. Те расписывали все в самых черных красках, разговор длился часа два. Васяк даже узнал какого-то земляка, с которым встречался на храмовых праздниках в городке, что был ближе всего к его деревне. Бывший крестьянин, а теперь моряк, чуть не расплакался, увидав бутылку самогона.
— Наконец-то можно что-то приличное выпить. — Он сделал пару глотков и вытер глаза. — Сколько градусов?
— Что-то около восьмидесяти.
— Во! Слышно же, что настоящий. Не то, что водичка для поливания цветов, которую сосут англичане.
Тут решил включиться Борович.
— Слушайте, люди, — он вытащил из мешка вторую бутылку самогонки. — Нам нужно попасть в Англию.
— Что за проблема? — оскорбился моряк. — Вот же, лайба стоит.
— А начальство не прицепится?
— Спокуха. И не таких провозили. Вот только нужно найти вам какие-нибудь комбинезоны.
— Свои имеются, — усмехнулся Васяк.
Через несколько минут, затаскивая большой ящик, они уже были на судне. Пир в трюме продолжился. Совершенно пьяных Боровича с Васяком спрятали за громадными бочками только где-то к полуночи.
Утром, с кошмарной головной болью, они проснулись уже в Англии.
В те времена англичане практически ничего и ни у кого не проверяли, если не считать железнодорожных билетов. Изолированные на своем острове, они чувствовали себя в безопасности, война давно уже кончилась, кроме того, они уже привыкли к непонятному лепету иностранцев. Борович с Васяком без труда добрались до Лондона, подавившего их своей величиной, неправдоподобной толкучкой и вечным шумом. Опять же, разрушений было относительно немного. К счастью, у Боровича имелись связи, установленные еще отцом, в дипломатических кругах, находящихся теперь в эмиграции. Помогли им сразу. Но подготовка документов потребовала недели три. Они уселись на шведский пароход, который, если бы не отсутствие парусов, с успехом мог бы конкурировать с другими судами за звание Летучего Голландца. Корабль протекал, дымил, не держал курс, а пища была родом, наверное, еще из старых английских запасов времен битвы под Трафальгаром.
Тем не менее, до своей Америки они доплыли. Сошли, а точнее — смылись, через лабиринты доков, заполненных толпами моряков со всех концов земли, обходя подальше печально известные
— Ну, вот мы и за большой водой, — сказал Васяк, печально поглядывая на свой стакан с вонючим бурбоном. — Здесь нас уже не достанут.
—
Васяк скривился, делая глоток окрашенной в коричневый цвет жидкости, как называл виски. Но на приятеля поглядел совершенно трезво.
— Что мы будем здесь делать? — тихо спросил он.
— Что получится, — прозвучал инстинктивный ответ. Борович закусил губу.
— Я же не слепой. Вижу, что-то тебя мучает.
— Да.
Тишина затягивалась. Вокруг темнота, потому что они спрятались в самом дальнем углу забегаловки. Клаксоны за окном, мерный стук каблуков прохожих на тротуарах. Призрачная атмосфера абсолютного отчуждения. Чувство, что ты находишься в городе, который им не принадлежит, и которого они никогда не поймут.
— Я исключительно скрупулезный следователь.
— И как это связано с нашим положением?
— Есть дела, которые тебя не отпускают.
— Божечки… Ты все еще про то следствие? — Васяк чуть ли не подскочил. — Если ты хочешь им заниматься, тогда на кой ляд сбегал из Польши?
— Его можно продолжать, сидя и здесь. Либо я сам его решу, либо оставлю следы своему преемнику.
— Каким образом?
— Увидишь. Просто так случилось, что преступники затронули мою честь, — пояснил Борович.