Брестская крепость

«Штуги» двинулись в атаку в 14 часов. Две машины заняли позицию в районе домов начсостава. Две поддержали огнем пехоту, штурмовавшую Восточный вал, но противотанкисты 98-го отдельного дивизиона сумели отбиться. Ефрейтор Н.И. Соколов: «Гитлеровцы не успокаивались. Они прямой наводкой обстреливали бастионы. Показался танк. Акимочкин приказал Зайцеву выкатить сорокапятку. Огонь открыл орудийный расчет Волокитина. Во время этого неравного поединка, длившегося несколько минут, погиб лучший наводчик дивизиона, друг моего детства Василий Волокитин. Видимо, израсходовав все снаряды, танк повернул назад, а в это время уже двигалась новая колонна гитлеровских автоматчиков… Наконец, когда гитлеровцы были уже близко, команда Акимочкина: «Гранатами — огонь!» Послышались стоны и крики фашистов, часть их повернула обратно. Несколько минут мы приходили в себя от неравного боя, еще не веря в то, что нам удалось отстоять полуразрушенные казематы».

Еще две самоходки устремились к Трехарочным воротам. Одна встала у въезда на мост и начала в упор расстреливать окна и амбразуры кольцевой казармы. «После того как враг был выбит из столовой, — вспоминает Иван Хваталин, — восточную сторону нашей казармы начали обстреливать танки. Мы, человек 30, находились в кладовой подразделения связи. Отсюда и открыли ружейный огонь по танкам. И хотя каждый знал, что подобными выстрелами нельзя причинить вреда этой стальной махине — все равно стреляли… Огонь их пушек унес немало людских жизней». Это орудие было уничтожено, по всей вероятности, зенитчиками 393-го дивизиона, стрелявшими со стороны Восточного форта.

Другое штурмовое орудие повело солдат 2-го батальона на мост, но ворота проскочило в одиночку: защитники крепости отсекли пехоту. Тогда «штуг» развернулся посреди двора и открыл огонь по внутренней стороне кольцевой казармы. «Немцы направили против нас танки. Они прошли в центр крепости и прямой наводкой с расстояния 10–15 метров били по амбразурам и окнам казармы. Нам приходилось перебираться с первого этажа на второй и обратно, и наконец мы были вынуждены уйти в подвалы. Наверху остались только наблюдатели».

Его удалось повредить и принудить к бегству выстрелами из пушки, установленной лейтенантом Петлицким.

Бойцы комиссара Фомина уверенно отражали натиск противника со стороны Холмских ворот. Здесь немцы, прекратив атаки, установили на противоположном берегу противотанковые орудия и прицельно били по окнам кольцевой казармы.

После сражения, развернувшегося буквально на его глазах, генерал Шлиппер понял, что пора менять тактику. Русские оправились от шока внезапного нападения, их оборона становилась все более организованной. Прямой штурм теперь вел лишь к росту потерь, не принося территориального успеха. По большому счету, в штурме уже не было необходимости, поскольку плотно блокированный гарнизон не угрожал движению германских войск по шоссе и железной дороге в районе Бреста и не мог помешать успешным действиям танковой группы Гудериана. Вывод — надо переходить к правильной осаде.

«Героев» походов на Варшаву и Париж постигло разочарование: «Русских подняли выстрелами во время сна, так как первые пленные пришли в подштанниках. Но вызывает удивление, как быстро они опомнились, собрали позади наших вырвавшихся вперед частей свои группы и начали организовывать упорную жесткую оборону… Наши потери быстро приняли значительные размеры, в особенности в отношении офицеров».

К вечеру 22 июня 45-я пехотная дивизия потеряла убитыми более 300 человек — вдвое больше, чем за всю польскую кампанию, в том числе двух командиров батальонов. В 3-м батальоне 135-го пехотного полка из строя выбыло две трети личного состава.

Тогда же были предприняты первые попытки склонить защитников крепости к капитуляции. На разных участках нелкцы посылали в качестве парламентеров плененных красноармейцев или гражданских лиц. В расположение 333-го стрелкового полка немецкий офицер направил дочь старшины музыкантского взвода Валю Зенкину:

«Я хотела, чтобы со мной пошла мама, но ее не пустили.

— Мать останется здесь. Ты должна вернуться сюда и передать нам ответ советского командования.

Меня повел солдат в помещение электростанции и вытолкнул через дверь во двор Цитадели… Крепость горела, кругом было тихо, вся площадь усеяна убитыми. Мне стало страшно…. Затем слышу выстрел из подвала 333-го стрелкового полка и крики: «Валя! Ползи! Ползи сюда!» И я побежала к окну подвала. Кто-то подхватил меня на руки, поставил на пол. Здесь уже можно было видеть наше и немецкое оружие. Бойцы были в касках, большей частью в немецких. Кижеватова я привыкла видеть в форме пограничных войск, а теперь он был в пехотной». Все на меня смотрели молча, удивленно. Мне показалось, что они меня считают изменницей и расстреляют. Я почувствовала себя виноватой перед ними за то, что побывала в плену».

В итоге Валя осталась в подвале и помогала ухаживать за ранеными. Похожая картина наблюдалась и на других участках: парламентеры либо не возвращались, либо были убиты.