Брестский квартет

– А ну-ка, боец, держись, не падай. А легкий-то какой, как младенчик. Ихорь, сымай с него ботинки, а то все половики мне загадите тут. И давай-ка ставь кипятить воду. Ничего, горемычный, выходим… У меня муж-покойник, царство ему небесное, в пятнадцатом году под лед провалился – ничего, выходила. И тебя, сердешный, выходим…

5

Почти третьи сутки Сергей Евграфович Крутицын выполнял обязанности командира взвода разведки. Чибисов с легким, но весьма болезненным ранением ноги был отправлен в медсанбат, где ему надлежало пробыть как минимум еще неделю.

Бывший поручик нисколько не удивился столь позднему вызову к командиру полка и догадывался о теме предстоящего разговора. Уже неделю разведчики не могли взять «языка», а последний рейд, в котором участвовал Чибисов, закончился смертью троих бойцов и ранением самого командира. Но самым обидным было то, что шальной осколок, аккуратно срезавший затылок с таким трудом захваченному «языку», свел на нет все усилия группы.

Некоторое время они молча шли по узкому ходу сообщения, то и дело задевая плечами заиндевелые стены. Впереди маячила спина посыльного. Следуя за ним, Крутицын чисто механически, для порядка, как привык делать всегда, отсчитывал интервал, с которым немцы пускали осветительные ракеты. Он даже представил этого самого закутанного по глаза немца с ракетницей на изготовку. «Па-ах!» – хлопнуло наконец где-то вдалеке и мертвенно-молочный отблеск лег на спину впереди идущего.

– Три минуты, – подытожил Крутицын и обернулся проверить, не отстает ли Брестский.

– Говорят, снег – это к теплу! – сразу же отозвался тот, по-щенячьи ловя ртом верткие снежинки. – Хорошо бы… А то холодно – мочи нет, до самых… промерз! Как мыслите, потеплеет?

Крутицын пустых, как он считал, разговоров о погоде не любил. Что толку говорить о том, на что человек никакого влияния не имеет, и вместо ответа лишь неопределенно хмыкнул.

Посыльный тем временем уже скрылся за окопным поворотом. С немецкой стороны вдруг ударили минометы. За характерный, напоминающий мычание звук солдаты называли их «бешеными коровами». Судя по грохоту разрывов, били они по правому флангу полка. «Неужели собрались атаковать или…» – Но развить свою мысль поручик не успел – страшный удар по голове опрокинул его в небытие.

Перед Брестским, мгновенно загородив Крутицына, мелькнула чья-то фигура в белом маскхалате, и Дима привычным, отработанным за месяцы военной жизни движением рванул было с плеча автомат, как сзади на него обрушился кто-то тяжелый и стальной хваткой вмиг пережал горло, задрал к небу подбородок. Дима успел увидеть, как блеснул в руке нападавшего нож и понял, что это конец.

Но он ошибся. Трофейный портсигар, по счастью, хранимый Димой в нагрудном кармане гимнастерки, принял на себя смертельный, направленный в сердце удар, и сталь не достала до тела. Брестский с шумом выдохнул воздух и мягко осел на землю, притворившись мертвым. «Сейчас лучше не рыпаться», – благоразумно решил он.

Немцы, видимо, торопились. Они не стали проверять, убит ли русский, лишь вырвали из ослабевших рук автомат. Дима ясно слышал их тяжелое дыханье, слышал, как застонал Крутицын, но страх, подлый, липкий страх на какое-то время лишил его воли и сил.

Несколько раз хрустнул на бруствере снег, и все стихло.

Встав на четвереньки, Дима пополз вперед и за поворотом сразу же натолкнулся на посыльного. Тот лежал на спине, головой к Брестскому. Его полуприкрытые веки чуть подрагивали, руки конвульсивно сжимали смерзшийся снег. Из перерезанного горла обильно текла, пузырилась кровь. В темноте она показалась Диме черной. Черным был и снег вокруг посыльного.

– Помогите, кто-нибудь, помогите!.. – крикнул было Брестский и не узнал собственного голоса. Вместо крика изо рта вырвался лишь сдавленный хрип. Да и помощь была уже не нужна. – Падлы, падлы, падлы! – Дима в бессильной ярости рванул ворот шинели. – А где Крутицын? Они ведь забрали его! Господи, как же теперь?.. Надо немедленно догнать, пока не ушли далеко! Быстрее наверх!