Брестский мир: Ловушка Ленина для кайзеровской Германии

Для Англии и Франции было всё равно, под какими лозунгами Россия ведёт войну — революционными или нет. Главное — чтобы она продолжала отвлекать на себя как можно больше сил Германии. Интересам западных держав отвечало любое положение на русско-германском фронте, кроме подписания мира.

27 января (9 февраля) 1918 г. представители украинской Центральной рады заключили мирный договор с Четверным союзом. Они не имели на это уже никакого права, так как накануне Центральной раде пришлось бежать из взятого большевиками Киева. Именно поэтому обе стороны поторопились с формальным подписанием. Центральной раде нужен был акт международного признания и поддержки, который позволял ей, опираясь на немецкие штыки и пушки, вернуться к власти. Германии требовалось легитимное основание своего вторжения на Украину — восстановление у власти «законного правительства страны».

В состав Украины включалась Холмская губерния бывшего Царства Польского. Но земли Восточной Галиции, Закарпатья и Буковины оставались под властью Австро-Венгрии. По дополнительному соглашению между Австро-Венгрией и Центральной радой двуединая империя обязывалась лишь объединить все украинские земли в своём составе в одну «коронную землю», пользующуюся автономией. Признание Центральной рады единственным законным правительством Украины обусловливалось выполнением им обязательств по поставкам в Германию и Австро-Венгрию определённого количества продовольствия и сырья.

В тот же день германская делегация в Брест-Литовске предъявила свои требования к РСФСР в виде ультиматума. На ответ был дан один день. 28 января (10 февраля) 1917 г. Троцкий, в соответствии с резолюцией ЦК большевиков, заявил, что Россия мира не подписывает, но войну не ведёт, а армию распускает. В ответ на это экстравагантное заявление германская сторона могла лишь констатировать, что это означает прекращение состояния перемирия и возобновление военных действий, о чём она и ставит в известность российскую сторону. Согласно условиям перемирия, военные действия могли вновь открыться спустя неделю после объявления о разрыве перемирия. Наступления немецких войск следовало ожидать 18 февраля.

Сторонники силового решения «русского вопроса» в германской элите ликовали: последнее препятствие для завоеваний на Востоке отброшено! Развалившаяся Русская армия не могла оказать серьёзного сопротивления. Германия теперь была в состоянии захватить столько русских земель, сколько сочтёт нужным. Начальник штаба Восточного фронта генерал-майор Макс Хоффманн считал, что немецким войскам желательно занять линию Смоленск — Петербург, поставить в городе на Неве монархическое правительство во главе с прогерманским регентом[238] и уже с ним подписывать мирный договор.

Но в Лондоне и Париже имели не меньше оснований для радости. Германская армия, погнавшись за кажущейся лёгкой добычей, рискует завязнуть в России. Наступление немецких войск, очень вероятно, вынудит большевиков всё же возобновить войну на полном серьёзе, в чём они могут получить посильное содействие Антанты. Даже если им при этом придётся отступать до Владивостока. Где именно будет проходить линия нового Восточного фронта — для англо-французских стратегов несущественно.

В тех условиях, которые сложились в начале 1918 г., «ультрареволюционное» заявление Троцкого играло на руку прежде всего западным державам.

«Социалистическое Отечество в опасности!»

Как могла воспринять многомиллионная Русская армия (вернее, то, что от неё ещё оставалось) заявление Троцкого, что Россия не ведёт войну и распускает армию? Буквально. В смысле демобилизации. Айда все по домам! Кто, кроме «идейно сознательных большевиков», стал бы вникать во все эти тонкости ожидания революции в Германии? Хватит, навоевались, натерпелись! Последние остатки понятия о долге, пусть даже и «революционном», были утрачены в эти восемь дней, отделявших демарш Троцкого в Брест-Литовске от начала немецкого наступления.

«Развал в русской армии дошёл до таких размеров, что штаб Ставки работал еле-еле и не имел сколько-нибудь налаженной связи ни с Румынским, ни с Кавказским, ни даже с Юго-Западным фронтами. Да и взаимоотношения с Западным и Северным фронтами оставляли желать лучшего»[239]. И вот на то, что ещё по инерции называлось «армией», утром 18 февраля 1918 г. обрушился концентрированный удар германской военной машины.

Правда, за время мирных переговоров, вопреки условиям перемирия, запрещавшим переброску войск с Восточного фронта на Западный и наоборот, германское командование ослабило свою группировку в России на 31 дивизию. 33 новые немецкие дивизии за это время появились во Франции. Но всё же силы Четверного союза на Восточном фронте всё ещё насчитывали 81 дивизию (из них 49 германских).