Брестский мир. Ловушка Ленина для кайзеровской Германии

Будучи одиноким со своим мнением в Ставке, что мог сделать Николай II? Сместить целую когорту высших военачальников и назначить на их место других, слепо повинующихся царскому приказу и не имеющих собственного суждения? Таким путём царь ещё вернее мог привести армию и свой престол к гибели. Вся политика Николая II шла иным путём: он стремился выдвигать на высокие посты не тупых исполнителей, а компетентных профессионалов. Иначе он не мог успешно проводить модернизацию страны. Не его вина была в том, что таких людей в его время осталось мало — Николай II наследовал государственный аппарат, формировавшийся столетиями до него.

Сила Николая II — не бояться давать власть людям с самостоятельным суждением — в решающий момент обернулась слабой стороной. Дальше мы увидим, в каком состоянии находились такие люди, составлявшие Совет министров, летом 1915 г. Независимость их мнения от мнения царя на деле оказалась полной зависимостью от мнения оппозиции. Вот почему с этого времени Николай II был вынужден отойти от прежних принципов кадровой политики и заняться персональным подбором исполнителей исключительно по критерию личной преданности[89]. В условиях, когда фрондированием занялась вся верхушка общества, этот критерий приобретал наибольшую важность. Отсюда — частые смены министров, та «министерская чехарда», которая характеризовала царское правительство в конце 1916 — начале 1917 г.

Преобразуя на новых началах кадровую политику в высшем эшелоне госаппарата, Николай II просто физически не мог одновременно столь же радикально «зачистить» высший командный состав армии. К тому же это было бы чревато и с политической точки зрения: генералы в отставке благодаря своим связям могли быть не менее опасны, чем генералы в Ставке. Наоборот, не трогая их, царь резонно предполагал, что тем самым может рассчитывать на ответную лояльность и с их стороны. В чём, как мы знаем, просчитался. Но это не было результатом мнимой наивности государя.

Просто из двух реорганизаций — правительства и Ставки — Николай II решил первым делом реорганизовать правительство. Такой порядок действий был совершенно логичным. В гражданских кадровых вопросах государь, похоже, действительно разбирался лучше, чем в военных. Да и в конце концов, создать твёрдое преданное царю правительство было важнее, чем убедить Ставку принять военно-стратегический план царя. При наличии такого правительства победа рано или поздно достижима, а вот при его отсутствии даже победа не гарантирует сохранения режима. Поэтому пусть пока именно эти генералы воображают, что руководят армией. Кроме того, при общем фрондировании элиты, велика ли вероятность, что новый состав высшего командования будет меньше склонен к интригам, чем существующий? Такими, судя по действиям, были соображения Николая II, лёгшие в основу его политики последних 20 месяцев царствования.

В генеральских обвинениях по адресу Николая II не трудно увидеть попытку оправдания собственных просчётов и поведения в февральско-мартовские дни 1917 г. Без негодования невозможно теперь читать цитированные выше строки Брусилова про государя, который, как очевидно, обладал глубокими познаниями в военных вопросах и несомненным стратегическим талантом полководца.

Из всех аргументов о пагубности царского решения лично стать во главе армии заслуживает разбора единственно такой. В Могилёве Николай II оказался отрезан от важнейших политических событий, происходивших в столице. Информация о них до него не доходила или искажалась. В динамично, как всегда при революциях, менявшейся обстановке царь был лишён возможности принимать быстрые и адекватные решения. Подтверждение этому видят в запоздалой реакции государя на Февральский переворот. В конечном итоге царь оказался просто в плену у своих генерал-адъютантов, которые в решающий момент «почтительно приставили семь револьверных дул к вискам обожаемого монарха»[90].

Однако ещё раз обратим внимание на то, что внутри страны царь боролся прежде всего с революцией, а не со своими конкурентами за власть в элитных кругах. Разрабатывая стратегию противодействия революции, он вынужденно ориентировался на опыт 1905–1907 гг., ибо другого у него не было. Этот опыт подсказывал, что глава государства может легче всего оказаться отрезанным от страны, находясь именно в столице. Революция стремится захватить первым делом географические узлы управления страной. Находясь же вне столицы, тем более — в своём военном штабе, царь мог обезопасить себя от первых ударов революции, выиграть время и собрать силы для подавления мятежа. Военная Ставка в Могилёве и должна была стать таким штабом контрреволюции!

Стратегическая обоснованность этого решения Николая II видна как из того, что после падения правительства в Петрограде царь ещё несколько дней пользовался свободой действий, так и из того, что во время следующего переворота — Октябрьского — Ставка почти на месяц действительно смогла стать оплотом контрреволюции.