Вскоре стало известно, что Суслов, Шелепин и Мазуров “отозвали” свою записку, и она нигде не обсуждалась. По возвращении Брежнева в Москву Суслов первым выразил ему свою полную лояльность. Весь аппарат печатной и устной пропаганды, а также весь подведомственный Суслову идеологический аппарат быстро перестроились на восхваление “великого ленинца” и “выдающегося борца за мир”, который становился отныне не только руководителем, не только первым среди равных, но и неоспоримым лидером, “вождем” партии и фактическим главой государства. Перед праздниками и некоторыми крупными торжествами на площадях и главных улицах Москвы и других городов вывешивались обычно портреты всех членов Политбюро. Так было и перед 1 Мая 1970 года. Но теперь повсюду появились огромные портреты и одного Брежнева, большие плакаты с цитатами из его речей и докладов. Изображение Брежнева давалось во многих случаях более крупным, чем других членов Политбюро. Газеты почти ежедневно публиковали его фотографии. Передовые статьи в газетах и также теоретические статьи в партийных журналах и в журналах по общественным наукам почти всегда включали цитаты из “произведений” Брежнева. Масштабы всей этой начавшейся с весны 1970 года пропагандистской кампании по укреплению и утверждению авторитета “вождя” партии намного превосходили все то, что делалось во времена Хрущева.
Поведение Брежнева после 1970 года изменилось, что было сразу замечено западными политиками. Вспоминая о своих первых встречах с Брежневым, В. Брандт писал: “Существует ряд взаимоотношений, из которых я почувствовал, какие изменения произошли в положении моего визави. Прежде всего вряд ли можно было более наглядно продемонстрировать его статус в качестве доминирующего члена советского руководства… он обнаруживал величайшую самоуверенность, когда обсуждал международные дела”».
Речь идет о начале 70-х годов, когда Брежнев на самом деле обнаруживал «величайшую самоуверенность» при обсуждении международных проблем и, не будучи еще формальным главой государства, ставил свою подпись на важнейших договорах с западными странами, хотя это и не отвечало общепринятым протокольным нормам.
Повторим, в полной мере данную версию не подтверждает никто. Однако вероятность ее очень велика. Действительно, все обратили внимание на довольно резкие оценки хозяйственных дел в декабрьском докладе Брежнева. Шелепин и Мазуров были его очевидными противниками, а Суслов по крайней мере не являлся сторонником. Верно и про опору Брежнева на армию. Маршал А.А. Гречко на посту министра обороны был его ставленником (вместе служили в 18-й армии с октября 1942-го по январь 1943-го). К сторонникам Брежнева относился и секретарь ЦК по оборонке Устинов (он позже и стал преемником Гречко).
Наконец, верно и то, что начало славословий, пока осторожных, Брежнева проявилось приблизительно в ту пору и неуклонно разрасталось потом…
На вершине власти
В 70-е годы Брежнев осторожно и не спеша, никогда не прибегая к резким и тем паче жестким мерам, продолжал убирать из своего окружения тех, кто хоть как-то ему противился. Первым в опалу попал видный член Политбюро Д. Полянский, зампред Совмина. Очевидец событий А. Гаврилюк рассказал о той интриге с весьма примечательными подробностями:
«Отношения Полянского с Брежневым, судя по рассказам Дмитрия Степановича, строились но принципу “Митя – Леня”. Он принял активное участие в отстранении Хрущева и избрании Брежнева Первым секретарем ЦК в октябре 1964 года, и сначала ничто не омрачало их отношений. В декабре 1966-го торжественно отмечалось 60-летие Леонида Ильича, ознаменованное вручением ему первой Звезды Героя Советского Союза. Дмитрий Степанович так расчувствовался, по его собственному признанию, что написал стихи, точнее, целую поэму по этому поводу.
Однако после того как на одном из заседаний Политбюро Полянский выступил против решения Леонида Ильича организовать набор 93 тысяч сельских жителей для работы в строительных организациях, он вдруг заметил, что все вопросы, связанные с сельским хозяйством, стали решаться без него. Именно в это время он оказывался в командировках. Брежнев объяснил: “Извини, Митя, но решаю не я, а Политбюро”. Так же легко Леонид Ильич “отбился” и от письма Полянского, ему адресованного и переданного через Черненко, где Дмитрий Степанович утверждал, что награждения различными орденами и знаками отличия становятся смешными и неприличными. Брежнев пригласил его к себе и опять произнес: “Митя, не я сам себя награждаю. Это решает Политбюро”.
Отношения Полянского и Брежнева усложнились еще больше после письма, полученного от 92 коммунистов из Свердловска, где они утверждали, что Леонид Ильич окружил себя своими людьми, перестал прислушиваться к советам, возрождая новый культ, теперь уже своей личности. Опять через Черненко Дмитрий Степанович передал письмо Брежневу. Реакция его была своеобразной. Леонид Ильич позвонил и спросил: “Митя, а у тебя что, в Свердловске своя мафия?” Политическая карьера Полянского закончилась».