Брежневская партия. Советская держава в 1964-1985 годах

Как явствует из ряда мемуаров хорошо осведомленных авторов[606], особо острая борьба вокруг соотношения этих секторов возникла в самом начале 1971 года при подготовке Директив IX-го пятилетнего плана. Именно тогда, готовя экономический раздел Отчетного доклада ЦК на XXIV съезде партии, Г. А. Арбатов и Н. Н. Иноземцев стали доказывать генсеку, что традиционный подход о приоритетном развитии группы отраслей «А» (производство средств производства) по отношению к группе отраслей «Б» (производство предметов потребления) уже давно устарел. В современной ситуации главным должно стать «производство для людей, для повышения их благосостояния», и потому теперь темпы роста группы «Б» должны опережать темпы роста группы «А». Л. И. Брежнев поначалу вяло сопротивлялся, но после длительных и жарких споров все же согласился с их доводами. Тем не менее даже после этого при редактировании окончательного текста брежневского доклада эта дискуссия продолжилась, прежде всего со стороны военно-промышленного лобби, чьи интересны всегда очень жестко отстаивал Д. Ф. Устинов. Однако на сей раз «голуби» все же взяли вверх над «ястребами», и в Директивах по составлению IX-го пятилетнего плана впервые были предусмотрены более высокие темпы роста потребительских отраслей по сравнению с базовыми отраслями — 44–48 % против 41–45 %[607].

Между тем, как считают ряд экономистов (Г. И. Ханин, Р. А. Белоусов[608]), намеченный в IX-й пятилетке курс на приоритетное развитие производства потребительских отраслей опирался на совершенно нереальные задания по повышению эффективности производства. Де-факто в ходе выполнения этого пятилетнего плана группа отраслей «А» пусть не намного, но вновь росла быстрее отраслей группы «Б». И таким образом, все главные брежневские советники — Г. А. Арбатов, Н. Н. Иноземцев и А. Е. Бовин — «оказались плохими экономистами и ничуть не меньшими волюнтаристами, чем их политические противники». Более того, волюнтаристское планирование в IX-й пятилетке, наряду с традиционными пороками либерального моделирования командной экономики, тяжело сказалось на развитии всего народного хозяйства страны. Ослабление внимания со стороны Госплана СССР к инвестиционному сектору советской экономики по сравнению с двумя другими — потребительским и оборонным — вновь привело к недовыполнению государственного плана по вводу в действие производственных мощностей в ряде важных отраслей, что, кстати, проморгало ЦСУ СССР, заданий по механизации ручного труда и, как прямое следствие этого процесса, к последующему замедлению темпов роста производительности труда. Кстати, об этой опасности еще в 1960-х годах прямо предупреждал известный советский экономист А. И. Ноткин[609], но его, как всегда, никто не услышал.

В то же время сокращать военные расходы, на страже которых зорко стояли Д. Ф. Устинов и Ко, также не собирались, и в результате, по оценкам самого Госплана, к концу IX-й пятилетки «страна начала жить не по средствам, шло неуклонное нарастание зависимости от импорта многих товаров, в том числе и стратегических»[610]. Однако Л. И. Брежнев буквально через три дня после получения этой записки из Госплана в начале апреля 1975 года на заседании Политбюро ЦК в сильно возбужденном состоянии обвинил Н. К. Байбакова в «сгущении красок» и назвал девятую пятилетку «нашей лучшей пятилеткой». При этом А. Н. Косыгин не стал выступать в защиту Госплана и дипломатично промолчал. Между тем, как верно заметил профессор Г. И. Ханин, в мемуарах самого Н. К. Байбакова содержание этой записки так и осталось «тайной за семью печатями». Сам же он предположил, что вряд ли в ней шла речь о уже возникшем, правда небольшом, дефиците госбюджета или даже о сокращении золотовалютных резервов страны. Возможно, госплановские работники, хорошо знавшие реальное состояние экономики, «били в набат» из-за уже назревавшего сокращения производственного потенциала страны и старения производственных фондов. И именно это и вызвало столь болезненную реакцию Л. И. Брежнева.