Брежневская партия. Советская держава в 1964-1985 годах

По мнению ряда авторов (А. М. Александров-Агентов), отсчет так называемой эры «разрядки» в отношениях между СССР и США следует вести с июньской речи президента Дж. Кеннеди, в которой он всего за полгода до своего ухода из жизни, пройдя «через горнило Карибского кризиса, однозначно высказался за установление добрых отношений с Советским Союзом» и возможность «мирного существования наших стран»[845]. Вероятно, это признание стало возможным не только по причине осознания той бездны, у края которой в те роковые дни реально оказался весь мир, но и «ослабления сверхдержавного мессианизма» и Вашингтона, и Москвы[846]. Однако процесс установления таких отношений начался значительно позже, и прежде всего по причине начавшей Вьетнамской войны. Как мы уже писали, первая попытка в этом направлении была предпринята в конце июня 1967 года во время встречи А. Н. Косыгина и Л. Джонсона в Гласборо, где, по оценке советского премьера, сам президент и его окружение «держались дружественно, оказывали нам всяческое внимание и старались показать, что они ищут решения важнейших вопросов»[847]. По всей видимости, такое поведение Л. Джонсона во многом было связано и с тем, что еще в мае 1967 года на заседании министров обороны стран НАТО взамен прежней доктрины «массированного возмездия» была принята новая «стратегия гибкого реагирования», реальной базой для которой послужила доктрина «частичной разрядки» президента Дж. Кеннеди, а затем и «политика наведения мостов» самого президента Л. Джонсона[848]. Хотя надо отметить, что в Москве очень осторожно принимали новый курс Вашингтона. Достаточно сказать, что в последний год своего президентства Л. Джонсон трижды — в июне, сентябре и ноябре — запрашивал Кремль о новой встрече на высшем уровне, однако советское руководство под благовидным предлогом каждый раз уклонялись от нее.

Между тем еще 16 сентября 1968 года А. А. Громыко направил в Политбюро обширную аналитическую записку «Оценка внешнеполитического курса и состояния советско-американских отношений», где впервые за многие годы была четко сформулирована внешнеполитическая доктрина СССР. Суть этой доктрины состояла в следующем: 1) на первом месте стояла задача «поэтапно и неформально» идти к реальному созданию фактической конфедерации стран социалистического лагеря «с общим рынком и парламентскими структурами»; 2) второй важной задачей объявлялась «соразмерная нашим возможностям поддержка национально-освободительного и антиколониального движения»; 3) третьей приоритетной задачей было «притормаживание гонки вооружений» и «проведение твердой, но гибкой политики в отношении США» при умелом использовании всех средств «дипломатического маневрирования». При этом было особо подчеркнуто, что «диалог с США возможен и при известных условиях» и «он может быть возобновлен даже по более широкому кругу вопросов». Причем «подготовка к этому диалогу должна уже сейчас быть планомерной и целенаправленной»[849]. Возможно, такая позиция советского МИДа не в последнюю очередь была связана с тем, что еще летом 1968 года на одном из предвыборных митингов в Майами Р. Никсон публично заявил, что «после эры конфронтации пришло время для эры переговоров» с Москвой. И этот призыв, как уверял президентский помощник Роберт Элсфорт «был не предвыборным лозунгом, а существом нового курса».

Однако Москва пока выжидала, так как, по словам брежневского помощника А. М. Александрова-Агентова, «в первые годы пребывания на высшем посту Брежнев явно не верил в возможность достижения какого-то заметного сдвига в политических отношениях с США»[850].