Брежневская партия. Советская держава в 1964-1985 годах

Тем временем уже в начале 1971 года, когда был достигнут компромисс об обмене американских ядерных средств передового базирования на большее количество советских межконтинентальных ракет, переговоры сдвинулись с мертвой точки. В феврале 1971 года в своем традиционном радиообращении к нации президент Р. Никсон впервые заявил о том, что ни одна из сверхдержав не имеет явных преимуществ в ядерной сфере, что, по сути, стало признанием высшим руководством США того феномена, который позднее стали называть «стратегическим паритетом». Он вовсе не означал равенства количественных показателей военного потенциала двух сверхдержав, хотя не только напрямую был связан с доктриной «взаимно гарантированного уничтожения», но и вытекал из нее. Этот паритет подразумевал соотношение сил в стратегической сфере, при котором военные потенциалы двух держав гарантировали каждой из них способность к нанесению настолько мощного ответного удара, что ущерб от него заведомо превышал все мыслимые выигрыши, на которые могла рассчитывать противная сторона, решившаяся нанести первый упреждающий удар. Такую способность каждая из сторон могла сохранять, совершенно не обладая численным превосходством по единицам боевой техники, пусковых систем или ядерных боезарядов. Главное состояло в том, что наличные наступательные средства было невозможно уничтожить одним ударом и сохранившихся ядерных сил оказалось бы вполне достаточно для нанесения противнику такого же неприемлемого ущерба, под которым тогда понимали уничтожение 25 % населения и 70 % промышленного потенциала страны. Таким образом, гарантией безопасности каждой из держав становилась ее фактическая уязвимость перед возможным ударом противника, и наоборот. Следовательно, приходилось смириться с этой взаимной уязвимостью сторон и отказаться от любых попыток решения этой проблемы, минуя переговорный процесс и поддержание режима военно-политической стабильности во всем мире. Кроме того, становилось очевидным, что к нарушению общемировой стабильности могли привести не только резкий отрыв одной из сторон в области наращивания потенциала наступательного удара, но и создание одной из сторон высоконадежных оборонительных систем, способных существенно уменьшить ее уязвимость перед лицом гипотетического удара противника. Отсюда следовала и вся логика переговорного процесса: нужно добиваться подписания двух соглашений — по ограничению как наступательных, так и оборонительных систем вооружений. Поэтому уже 15 марта 1971 года в Вене начался очередной раунд переговоров, начатый в Хельсинки, а 20 мая было опубликовано совместное советско-американское коммюнике, в котором было заявлено, что правительства СССР и США «намерены сконцентрироваться в текущем году на выработке соглашения об ограничении развертывания систем противоракетной обороны и некоторых мерах в отношении ограничения стратегических наступательных вооружений»[855]. В тот же день произошел обмен конфиденциальными нотами о компромиссе по ПРО между Р. Никсоном и А. Н. Косыгиным. Именно с этого момента переговорный процесс приобрел более динамичный характер, а с августа 1971 года он заметно ускорился по причине того, что А. Ф. Добрынин и Г. Киссинджер смогли убедить Р. Никсона перейти «на личную переписку с Брежневым, а не с Косыгиным».

Однако вопрос о личной встрече двух лидеров все время откладывался. Причем главным противником такой встречи, как это ни странно, выступал А. А. Громыко, заявивший на одном из заседаний Политбюро ЦК, что «встреча с Никсоном никуда не убежит» и ее ни в коем случае не следует проводить до решения проблемы Западного Берлина. Эту позицию главы советского МИДа поддержали многие члены Политбюро, и Л. И. Брежнев вынуждено согласился с ней. Однако в частном разговоре он все же попросил посла А. Ф. Добрынина ускорить организацию визита Р. Никсона в Москву.

В начале июня 1971 года в президентской резиденции Кэмп-Дэвид прошла шестичасовая встреча Г. Киссинджера и А. Ф. Добрынина, в ходе которой был оговорен весь возможный круг переговорных тем и обозначены возможные сроки встречи в верхах: либо сентябрь 1971 года, либо март-май 1972 года[856].

А уже 15 июня А. Ф. Добрынин лично встретился с Р. Никсоном, который заявил ему, что, во-первых, по «этическим» соображениям он бы воздержался от предложения советской стороны о созыве общей конференции пяти ядерных держав и, во-вторых, что сейчас в отношениях Москвы и Вашингтона есть два приоритетных вопроса — проблема Западного Берлина и заключение договора по ОСВ. Затем 5 августа Р. Никсон направил личное послание Л. И. Брежневу, в котором выразил надежду на скорую приватную встречу, в ходе которой он готов обсудить с советским лидером любые вопросы, включая самые острые проблемы Ближнего Востока и Юго-Восточной Азии.