Я уже давно понял, что Герберт – немецкий офицер, скорее всего, из Абвера. Только вот не слишком ли вольно он отзывается о своем вожде? О русских я знал только то, что они живут так далеко от нас, что это даже невозможно представить. И еще то, что у них всегда холодно, и правят у них ужасные комми, у которых все общее, даже женщины. Мне, цивилизованному человеку, трудно себе представить ни вечный холод, ни общих женщин.
– Пит, – сказал мне капитан Рамзи, – Герберт у нас ужасный оригинал. Все время твердит, что их командование и фюрер совершают большую ошибку, недооценивая русских. А по мне так это просто дикари, вроде ваших кафров, только с белой кожей.
– То же самое и я говорил еще в прошлом году, будучи на Остфронте, – с раздражением сказал Герберт, – тогда нам всем казалось, что дела идут лучше некуда. Когда зимой нашим как следует надрали задницу, сначала под Москвой, а потом на юге, то руководство, не желая слушать моих предостережений, сперва отозвало меня в Берлин, а потом сослало в ваше британское болото. И вот так получилось, что и тут я снова встречаю своих старых знакомых.
Я покачал головой. Насчет британского болота я с Гербертом был полностью согласен. Но вот насчет русских… Но о них я ведь почти ничего не знаю.
В этот момент к нам подбежал один из моих солдат.
– Сэр, – сказал он, – там написано такое… такое…
– Что там написано, солдат, – спросил я, – ты можешь мне объяснить по-человечески?
– Я не понимаю, сэр, – ответил солдат, – оно написано не по-нашему.
– Пойдемте, – сказал Герберт, – любопытно посмотреть – что же такое так напугало вашего солдата.
И мы пошли. Невозмутимый Герберт, чертыхающийся на каждом шагу капитан Рамзи и я, на душе у которого было мерзко и погано, будто я наелся так любимых французами лягушек, хотя я их ни разу и не ел.
Надпись, так напугавшая моего солдата, была сделана ярко-алой краской на стене караульного помещения у самых ворот при въезде на лужайку. Под надписью красовалась большая, чуть неровная пятиконечная звезда.
– Это написано по-русски, – сказал Герберт и, пошевелив губами, перевел: – «Здесь был Вася».
– Кто такой Вася? – не понял капитан Рамзи.
– Речь идет не о каком-то конкретном «Васе», – Герберт покрутил в воздухе пальцем, – а о «Васе» вообще. Короче, господа, это трудно объяснить, а понять это сможет только тот, кто подобно мне родился в России. Это привет от вашего любимого дядюшки Джо всем нам, а в особенности нашему фюреру, чтобы никто не сомневался, кто именно так нагло спер бывшего короля прямо из-под нашего носа. В молодости, говорят, господин Сталин тоже баловался такими вещами и знает в них толк.
– Герберт, – удивленно спросил я, – так вы родились в России?
– Да, майор, – с усмешкой ответил он, – еще во времена, как там сейчас говорят, «до без царя». Наша семья уехала в фатерлянд, когда я был еще в довольно юном, но уже вполне сознательном возрасте. А потому я прекрасно все помню и, как мне кажется, понимаю русских. Я так понимаю, что, вмешавшись в нашу игру, господин Сталин перевел европейскую ситуацию в положение «победитель получает всё». И думаю, что в роли победителя он видит себя и только себя.
– Вы думаете, что русские могут победить? – спросил капитан Рамзи.
– Я, – сказал Герберт, – просто предполагаю – о чем может думать господин Сталин, и зачем ему понадобилась вся эта рискованная эскапада. В последнее время на Остфронте стало происходить слишком много всего непонятного и пугающего. Имея в руках короля Георга и его семью, он сделает невозможным ваше сепаратное соглашение с Америкой в том случае, если Рейх проиграет свою войну на Востоке.
– Бывшего короля, Герберт! – прорычал капитан Рамзи.
– Альфред, – спросил Герберт, – вы готовы поспорить со мной на миллион фунтов, что ни Америка, ни Россия при живом Георге и его дочерях не признают вашего Эдуарда законным королем?
– О черт! – воскликнул капитан Рамзи. – Герберт, и что же нам теперь делать?
– Альфред, – печально сказал Герберт, – как говорят в Америке: «шоу должно продолжаться». Так что действуйте по плану. Возводите своего Эдуарда на престол, принимайте все нужные вам законы, объявляйте войну России и Америке и молитесь за победу немецкого оружия. Теперь все решит только меч, и в случае нашего поражения вам не будет в силах помочь даже сам Господь. Помните об этом, господа.