Бриг «Артемида»

— Да… Он сообщил свое имя — Шарль Шато, — но заметил, что лучше называть его Полковником, так он привык. Судя по всему, он в давние времена был офицером одной из повстанческих армий. Но не в том суть. Он обещает провести нас через Соленую Реку, а затем мимо всех опасностей Большой Кю-де-Сак. Это дает нам шанс… в то время, как восемь наших малюток-карронад против сорока пушек «Коричневого быка» шансов почти не дают… Мы, конечно, можем погибнуть со славою, но не надо забывать, что цель не в этом. Она — в выполнении нашей миссии в Гаване… — и капитан почему-то взглянул на гардемарина Невзорова. А тот почему-то порозовел.

— Простите, Николай Константинович, — осторожно вошел в разговор лейтенант Стужин. — Вы понимаете, что неизбежны вопросы… если позволите… — (Капитан кивнул.) — Вы верите этому человеку?

— Да, вопрос… — Гарцунов постучал костяшками о стол. — Скорее верю, чем нет. И Петр Афанасьевич тоже… Я потому и попросил присутствовать при разговоре не Владимира Игоревича с его блестящим французским… — капитан слегка кивнул мичману Сезарову, — а доктора, поскольку медики лучше нас разбираются в человеческих душах… А совсем без переводчика оказалось беседовать затруднительно, хотя поначалу Полковник настаивал, чтобы один на один… У него странный, очевидно, местный выговор, и мы с Петром Афанасьевичем даже вдвоем не всегда сразу понимали собеседника… Но разобрались…

— А не скажет ли Петр Афанасьевич, в чем причина возникшего доверия? — спросил лейтенант Новосельский. Кажется, со спрятанным раздражением (или подозрением).

— Прежде всего, он ненавидит французов, — ответил за доктора капитан. — Говорит, что есть причины…

Мичман Сезаров потер гладко выбритые щеки.

— Но ведь говорить можно что угодно… А если он затащит нас в ловушку, из которой мы ни туда и ни сюда?

— Но мы и так в ловушке, — возразил Гарцунов. — Какой смысл Полковнику жертвовать своей, пускай и совсем старой жизнью, чтобы загнать нас еще глубже? Ведь он отдает себя нам в заложники и понимает, что в случае измены живым не уйдет… Понятно, если бы у него были счеты с русскими, но он видит нас впервые. За что же ему губить нас?

— Чужая душа — потемки, — заметил штурман Иван Данилович. — И путь по Ривьер-Сале — тоже потемки. Еще неизвестно, пройдем ли…

— Если старик честен, то, видимо, пройдем, — вмешался доктор. — А быть нечестным нет у него никакого резона…

— То есть? — спросил лейтенант Новосельский.

— Дело как раз в причине, которая движет им… — проговорил Гарцунов.

Новосельский хмыкнул:

— Он что, много запросил в награду?

Капитан чуть поморщился.

— Доктор, объясните вы… Я же говорю, этот вопрос для знатоков человеческой натуры.

— Какой я знаток… — поморщился доктор. — Да и вопрос не столь уж сложен. Полковник не просит ни денег и… ничего такого. Он сказал: «Спасите ребенка…»

Естественно, все молчали — с удивлением и вопросом. И доктор продолжил:

— Речь идет о мальчике, которого привел старик… За мальчиком охотятся… Помните, я рассказывал о событиях восемьсот второго года, когда триста солдат — негров и мулатов — под командой полковника Луи Дельгре взорвали себя в форте на склоне вулкана Матуба? Часть родных полковника, видимо, погибла, но кое-кто — из тех, кого не было в форте — остались живыми. Не знаю, какая уж там степень родства, но этот мальчик — один из потомков Луи Дельгре. Кажется, единственный из оставшихся в живых…

— И кому он помешал? — недоверчиво спросил мичман Сезаров.