Бриг «Ужас»

— Я не знал, что ответить, так как не понимал, откуда мог очутиться здесь снаряд. Кругом на горизонте не было видно ни дыма, ни паруса. За все время нашего плавания мы встретили только большой парусник да двух парусных норвежцев, а от берега нас отделяло море более чем на 100 верст. Но изумляться и раздумывать долго не пришлось. Из машинного отделения прибежал кочегар и сказал, что в трюмах показалась вода, и слышно, как она течет снизу, у носовых шпангоутов. Пока мы чинили пробоину и прежним ходом шли из Хайпудырской губы, прилетел второй снаряд. Он пробил трубу, придясь наискосок, и упал в грузовой трюм, где с треском разорвался, разбив десять бочек ворвани и сделав брешь в правом борту. В трюме начался пожар. Мы не могли потушить ворвань, которая, загоревшись, текла дальше и дальше, грозя сжечь весь корабль. Спасло нас то, что в брешь, — когда мы вышли из губы, и нас начала настигать морская волна, — хлынула вода, и горящий жир всплыл на поверхность моря. Мы подвели брезентный пластырь, но выкачать воды так и не могли, и вот…

Подойдя к окну, шкипер указал рукой на покачнувшиеся вправо трубы и мачты «Двины».

— С большим креном шли и чуть-чуть добрались, — сказал Настюков. — Не в том беда, конечно. Войдем в док и починимся. Нехорошо то, что команда сильно напугана. Списываются с борта, не хотят в другой раз встречаться с чертовщиной.

Подумав немного, он закончил:

— А как же не назвать чертовщиной того, что случилось? Никак не объяснить этого! Что нас пробило? Почему мы не нашли осколков снаряда? Что могло так сразу поджечь ворвань? А тут еще этот профессор…

— Какой профессор? — спросил, подходя к шкиперу, один из чиновников.

— Досадно даже говорить! — вдруг рассердился Настюков. — Я сразу, тогда же знал, что нам не повезет в это плавание! Вышли мы в море из Архангельска, и вдруг навстречу нам попался парусный баркас. На руле и у парусов поморские рыбаки. Машут флагом. Дал я тихий ход. Поравнялись они и кричат: «Бумага вам из Петербурга!» Застопорили мы машину, опустили трап. Из баркаса к нам поднялся господин. Молодой еще, высокий и красивый. Показал нам свои бумаги. Оказалось — от академии его послали изучать Ледовитый океан. Он ушел на баркасе в море, а мы-то в это время и снялись. Он на берегу не успел с нами сговориться… Один человек — не помеха, даже веселее — все же новый человек, ну, и взяли мы его…

— Мы знаем о профессоре Самойлове, — сказал чиновник: — и очень беспокоились за него: думали, что утонул. Только через месяц рыбаки нам донесли, что на «Двине» он ушел.

— Вот профессор все молчал, а когда у нас начался пожар, покачал головой и сказал: «Я его нашел! Это он творит бессмысленное, безумное зло!» И больше ничего не говорил, только смотрел в бинокль и много-много писал…

Ответив на заданные ему вопросы и подписав свой рапорт, шкипер откланялся и ушел.

В тот же день в портовую контору был вызван и профессор Самойлов.

Между ним и портовыми властями произошел очень короткий и многозначительный разговор.

— Вы профессор Василий Власович Самойлов? — спросили его.

— Да! Я командирован в северные воды Академией Наук, — ответил, отказавшись от предложенного ему стула, ученый. — Надеюсь, что вам это доподлинно известно из телеграмм Академии и Географического Общества. Вам угодно знать мое мнение об аварии «Двины»? У меня имеется определенное решение этого вопроса, но это послужит темой для моего доклада в Петербурге, куда я отправляюсь сегодня с вечерним поездом. Я могу добавить, что я совершил за последние пять лет несколько переходов по Ледовитому океану и что искал здесь причины многих явлений, обративших на себя внимание ученых. Это почти все, чем я пока могу поделиться с вами. В заключение позволю себе дать вам совет объявить опасным для судоходства ту часть Хайпудырского залива, которая находится в 100 верстах от южной оконечности острова Вайгача и в 60 — от острова Долгого.

На все дальнейшие вопросы профессор отказывался отвечать, ссылаясь на предстоящий доклад Академии и Географическому Обществу.

О случившейся необычайной аварии рыболовного судна «Двина» пошли донесения порта в разные учреждения, но до Петербурга известия о злоключениях парохода привез профессор Самойлов.

В первый же день своего приезда в Петербург Самойлов посетил почтенного академика, Павла Федоровича Туманова.

Туманов, его жена и сын-студент сидели за обедом, когда прислуга подала карточку Самойлова.

— Василий Власович! — бросился навстречу входящему академик. — Наконец-то!

Они крепко обнялись и расцеловались. Когда после первых приветствий все уселись за стол, вдруг наступило тягостное, неловкое молчание. Все чувствовали, что настал жуткий момент вопроса и еще более страшное ожидание ответа.

Первая заговорила жена Туманова. Прерывающимся голосом, в котором дрожали слезы, она спросила:

— Есть ли хоть какая-нибудь надежда? Не нашли ли вы следов нашей несчастной Нины?

Самойлов в глубоком волнении встал из-за стола и сказал, отчетливо произнося и разделяя каждое слово: