Бригада уходит в горы

Слипаются у меня глаза и я уже не вижу возмущенное лицо бойца из разведроты мотострелкового полка, неразличимым шумом доносится его голос. Крепкая это штука медицинский спирт, пусть и разведенный, пьян я в дупель.

— Слышь, — трясет меня за плечо Федька фельдшер. Хочу но не могу открыть глаза, а он назойливо все зудит и зудит мне в ухо:

— Завтра тебе эвакуацию предложат, так ты не соглашайся. Госпиталь в Союзе это мрак. Рана у тебя не опасная, все заживет. Слышь? Не соглашайся.

— Ладно, — еле бормочу я и проваливаюсь в сон.

Через три дня когда мясо на ране уже затянулось и я более менее уверенно ковылял, вернулся наш батальон. Усталые, грязные, оборванные, голодные такими они пришли с гор. Мы всегда такими возвращались. Те кто вернулся. Прожженные солнцем, обессиленные и счастливые. Живы! Живы! Опять живы! Ковыляя, таща ранец и пулемет бреду к свой роте. Наши уже кружком сидят. Брошено на землю РД поверх личное оружие.

— Ну ты тут и харю отожрал, — встречает меня Филон встает и хлопает по плечу.

— А где х/б новое и ботинки урвал? — с легкой завистью спрашивает живой и здоровый Лёха.

— Спи…л небось? — смеется Муха.

— Пожрать тут чего есть? — скалит зубы Баллон.

— А П*** где? — осматриваясь ищу командира взвода.

— Да живой он, — улыбается Лёха, — к комбату пошел.

— Угощайтесь ребята, — я достаю из своего РД: тушенку; хлеб; флягу с разведенным спиртом. Выкладываю сигареты. Прошу:

— Герку связиста позовите.

За Геркой Баллон сбегал. Выпили, пожрали, еще по глотку выпили. Закурили. Обходя нашу группу и с завистью на нас поглядывая, проходят бойцы из других взводов и рот батальона. Извините ребята, не приглашаем, на всех не хватит. Сами шуршите. Они и пошли шуршать разбредаясь между палатками мотострелкового полка. А как же мало нас осталось в первом батальоне.

— Минометный расчет который нас тогда накрыл, — закуривая начинает рассказывать Филон, — мы достали. Они суки за горкой позицию оборудовали, вот мы их ночью и не приметили. Как вертушки отстрелялись, вот тут то они по нам навесным и долбанули.

— Мы их прямо на позиции взяли, — усмехается Лёха, — не ждали они, что мы так быстро до них дойдем.

— И?!

— П*** орет: «Не х. й делать и живьем не брать!» Мы еще когда на вершине были, видели, что одного из вашей группы тащат, а другой еле идет. Только не знали кого… А потом Филон пришел и говорит: Витек убит, а ты ранен, — со смаком покуривая ароматную сигарету поясняет Муха.

Смотрю на него. Где ж только у него душа то держится. Сам маленький такой, да еще и так похудел, просто кожа да кости, щели ввалились. Вот только щетины не было, не росла у него еще щетина, не брился он еще.

— Еще во втором взводе лейтенанта Г*** убили, — продолжает рассказывать Филон, — его взвод нас в ГПЗ сменил, а тут засада. Г*** ребят, пока они по камням расползались прикрывал, вот пулю и словил. Еще с его взвода тогда же двоих убили. И с первого взвода еще через день одного…

— В первой и третьей ротах тоже потерь полно, — вмешивается в разговор Герка, — и у нас во взводе управления радиста убили, я теперь его рацию таскаю.

— Духов минеров, что тогда с тобой взяли, афганским коммандос передали, — усмехается Лёха, — небось теперь в ихнем десанте будут служить, коммандос под такую их…

Это тоже обычным делом было, сегодня он дух, завтра его поймали и если он всех сдал и «раскаялся» то в афганскую армию или царандой его забирают.

— Эх как ребят то наших жалко, — тихонько по-бабьи вздыхает Баллон.

Курим и молчим. А небо то тут какое синие, ни облачка. Воздух чистый, дышится легко. Да, уходили в горы сентябрь был, а теперь уж октябрь подвалил. Все равно жарко, только ночами в горах холод до костей пробирает. А еще скоро мы с Лёхой вдвоем во взводе останемся, все остальные на дембель уйдут.

— Дать мне сигарет, — скрипучим голосом с подчеркнутым балтийским акцентом как обрубая каждое слово просит подошедший к нам Пауль.

Пауль Т*** эстонец. Долговязый, белесый, бледноглазый. По морде сущий фриц. Он тоже пулеметчик, только у меня РПКС, а у него ПКМ. Было у нас в роте отделение ПКМ (пулемет Калашникова модернизированный. Калибр 7,62-мм) четыре пулемета. Они средством усиления считались. Я с Паулем постоянно дрался. Он разок, в самом начале моей службы, меня русской свиньей назвал. Я его нацисткой шлюхой. И пошло дело. На дух друг друга не переносили. Как куда вместе попадем так обязательно драка.

— Паулю скальп сняли, — кивая в его сторону смеется Муха, — снайпер стрелял. Бац! Пауль валится, в каске дыра, кровь пошла. Думаем: убили парня. Снайпера загасили. Его вытаскиваем, только полезли документы забрать, а он: «куда в карман лезешь?» Каску снимает, а ему пуля вокруг головы круг очертила кожу стесала и вылетела. Мы в хохот. А он: «Чего смеешься как русский осел?»

— Ты фриц недоеб…ный, — вызывающе и опять нарываясь на драку говорю я, — ты разве не знаешь что у русских нет ослов? Такой скот только у вас водится.

— Ты русский осел! — засопел Пауль и уставился на меня белесыми глазами.