В любовании из окошка видами московских полустанков я оказался совершенно одинок. Никому эти полустанки не интересны. Когда двадцать лет ездишь на родной завод по одному маршруту, то поневоле каждое дерево начинаешь в лицо узнавать. Тут, в вагоне, таких было большинство. Уставшие люди, которые мечтали попасть домой. Потертые пальто и курточки, вязаные шапчонки двух ультрамодных фасонов — гондончик и петушок, воротники из искусственной чебурашки, и даже шляпы, несмотря на мороз. Попадались и такие индивиды, подражавшие в своем стиле последнему генсеку.
Стоп! Волосы на затылке встали дыбом. На меня кто-то смотрел с интересом, и недоброжелательный это был интерес. Кому-то я очень понадобился. А точнее, не я, а пуховик мой. Такая одежда бросалась в глаза не меньше, чем пальто от Армани в начале нулевых. Очень заметная вещь в серой, отличающейся лишь оттенком толпе. Значит, срисовали меня! Я аккуратно крутнул головой и боковым зрением увидел, как паренек лет двадцати отвернулся в сторону, притворяясь, что и его заинтересовал вид за окном. Теперь нас таких в вагоне было целых два. Хотя нет! Нас было три! Паренек ехал не один. Рядом с ним отирался товарищ, тоже одетый в неплохой пуховик, но существенно хуже моего, китайский. И он вслед за другом старательно делал вид, что ко мне лично и к моей одежде совершенно равнодушен. Получалось у него на троечку. Обоих я видел, когда переодевался в тамбуре. Не хотел в родной город, как босяк заехать. Вот прямо на старую свою куртейку пуховик и надел. И оба тогда царапнули меня взглядам, но я не обратил на это внимания, подумав, что показалось. Не показалось, однако!
В Долгопрудном почти весь вагон вывалился на перрон, а я, горестно вздохнув, пошел в тамбур. Не так, совсем не так я представлял себе возвращение домой, но как говорил один очень уважаемый человек: «если драка неизбежна, надо бить первым». Я аккуратно снял пуховик, повесил его на решетку боковой двери и полюбовался на всякий случай. Вдруг не свидимся больше. А сам встал подальше и сжал шило, пытаясь унять биение сердца. Я подтянул рукава тонкой куртки и стал ждать. Думаю, все случится быстро.
Затевать такое в поезде — верх безумия, но у меня и выхода другого нет. В пятистах метрах от станции — городской парк, рядом с ним они меня и приняли бы. Место — дрянь: темное, безлюдное, там то и дело кого-то раздевали. Сам бывал грешен в своей «прошлой жизни»… Если пойти сразу домой, в обход парка, то все еще хуже. По дороге пруд, окруженный неухоженными зарослями. Там меня, если что, и притопят в полынье, на радость ракам. Можно, конечно, перейти через мост над путями и оказаться прямо у знакомого до боли горотдела милиции. Там-то на меня не нападут, но сама мысль об этом вызывала у меня непреодолимое отвращение. Да ни за что! Все равно что помощь от мусоров принять! Да и направление это было строго противоположным тому, где я живу.
На мое счастье, первым пошел паренек пожиже. Видимо, он в этой паре работал за умного. Разведчик! Бык шел следом за ним, буквально в трех шагах. Дверь тамбура открылась, и дрыщ растянул физиономию в дебильной улыбке.
— Я думал попросить, чтобы ты клифт поносить дал, а ты и сам догадался! Ай, молодца!
Он хотел сказать еще что-то такое же остроумное, но не успел. Я резко воткнул ему шило прямо в ляжку. И сразу ударил по руке, где дрыщ держал нож-бабочку, выбивая ее. Понтовщик хренов. «Разведчик» заверещал и повалился на заплеванный пол. А я ногой врезал по ручке открывающейся двери тамбура, задвигая ее обратно. Очень удачно: «бык» успел засунуть в щель свою тупую голову, и получил створкой по ней.
— Ой, бля! — заверещал он, закатывая глаза. Я распахнул дверь и дернул его на себя, насаживая на колено. Добавка в пах сработала. Товарищ первого гоп-стопщика зажал причиндалы, скрючился и повалился рядом с «дрыщом». Тому я сначала хотел пробить пыром по голове, но потом передумал. Незачем. Вот он — лежит, держится за ногу и негромко подвывает.
— Ты чего беспределишь? Мы же просто шли…
— Чего тогда лежишь? — усмехнулся я, проверяя карманы гопстопщиков — Вставай и иди.
— Сука, да за нами знаешь какие люди…
— Ага, в Голливуде.
Черт! У здорового в кармане ТТ! Ствол перекочевал ко мне, и я резко встал, успокаивая дыхание. Убрал шило в карман, откинул ногой нож-бабочку подальше.
— В угол! Оба! — резко сказал я, дослав патрон. Вот ведь придурки! Волыну с собой носят. До первого патруля, и здравствуй 182-я статья. До пяти лет.
— Если кто дыхнет неровно, завалю на месте!
Гопстопщики начали шевелиться, пришлось на них прикрикнуть. Я сунул пистолет в карман и уставил ствол на них. Ткань куртки туго натянулась, а незадачливые грабители смотрели на меня, судорожно сглатывая слюну. Карман — плохая защита от пули.
— Милиция! — закудахтала старушка, сидевшая до этого на ближней лавке в вагоне. Всей картины она не видела, но то, что в тамбуре случилась драка, поняла сразу. Тут ведь и дурак догадается. А теперь бабка стояла у дверей и грозила нам клюкой через стекло.