Бригадир

— Есть, — промычал дядя Боря, как завороженный, разглядывая кончик ножа, который, словно змея, покачивался около его глаза. — В деревне…

— Вот и поезжай туда, — пояснил я. — Потом в исполком пойдешь и скажешь, что Зойке комнату отдаешь. Она ведь на очереди стоит.

Я повернулся к соседке, которая смотрела на творящееся безобразие с каким-то бесшабашным весельем. Она упивалась унижением этого осколка человека так, что ее немалая грудь вздымалась в учащенном дыхании.

— Ты на очереди стоишь? — уточнил я на всякий случай.

— Стою, — кивнула та. — Вчетвером же в одной комнате живем.

— А если я тебя еще раз увижу, — повернулся я к Боре вновь, — то зарежу как свинью, и опять сяду. Мне не впервой. Понял меня?

— Понял, — сдавленным голосом ответил Боря. — Можно утром уйти?

— Нельзя, — отрезал я. — Прямо сейчас уйдешь. Витек поможет тебе вещи перевезти. — Я снова повернулся к Зойке. — Он же поможет?

— Поможет! — с готовностью замотала та головой, украшенной десятком бигуди. — Тарантас свой заведет и поедет. Я только из гаража его вытащу, а то напьется еще. Ой, Сережа, ты же с дороги! Иди на кухню, покормлю хоть!

Боря уполз к себе, собирать вещи, а я наворачивал жареную картошку с солеными огурцами. И казалось мне, что ничего на свете и вкуснее быть не может. Картошечка! Да с лучком! Да еще любящими руками для своей семьи приготовленная. Это был восторг! Да и огурчики оказались на славу. Крепенькие, хрустящие, соленые в меру. Прямо как я люблю. Тарелку я приговорил вмиг, а Зойка сидела напротив, подпирая кулаком щеку, и разглядывала меня, словно не узнавая. В ее глазах я видел странную задумчивость.

— Ты так изменился, Сережа, возмужал, — сказала она наконец, но я ничего не ответил. Лишь поблагодарил и пошел к себе.

— Мужу ни слова, — сказал я и открыл, наконец, дверь в свою комнату. — Сама понимаешь, почему.

— Да уж, не дура, — услышал я спиной, но поворачиваться не стал. Пусть сама разбирается со своим алкашом.

Я осмотрел знакомую комнату. Тут все осталось как раньше, только пыль лежала слоем толщиной в палец. И мамы больше не было. Доконала ее эта жизнь. И я ее доконал… А ведь у меня больше и нет никого на всем белом свете. Жестоко покарал меня господь. Я забрал жизнь у плохого человека, а за это он вырвал сердце из моей груди. Не положено людям обрывать нить, которую ткали не они. Ведь даже хоронила маму соседка Зойка, которая и не поняла сейчас, что я только что расплатился с ней за эту услугу. Она была слишком чиста сердцем, чтобы считать это услугой. Она мою маму искренне уважала. Зойка тогда по привычке, записанной в генах всех советских людей, пробежала по соседям, собрав по пятерке, и все устроила.

Я включил старенький Рекорд и бездумно слушал вздор, который несли растерянные дикторы. Им еще верили. А я уже не верил. Я знал цену их успокаивающим словам. Ну и вранью Ельцина, которого тоже показали. С похмельной рожей тот о чем-то вещал с трибуны Верховного Совета. Я щелкнул выключателем, погасив очко этого духовного мусоропровода. Мне стало противно.

За дверью раздавался глухой бубнеж Витька, который никак не мог поверить в свое счастье, и громогласные команды Зойки, которая была счастлива выгнать из дома соседа на ночь глядя и занять все его двенадцать квадратных метров. Она вселит в новую комнату своих отпрысков, и наконец-то вдоволь потрахается с собственным мужем, впервые за много лет.

Вот такой вот получился мой первый день в родном доме. Что-то слишком много событий, устал я, как собака. Я разобрал старенькую софу и расстелил белье, которое мама всегда хранила в шифоньере. Впрочем, поспать мне не удалось, потому что в дверь кто-то очень тихо, но решительно постучал. Да ладно! Неужели…

— Я зайду? Дети уже заснули, а Витька только ночью приедет. Он Борьку с вещами к матери повез.

Она сняла бигуди и надела обтягивающий пышные формы халат. И даже глаза подвела, зараза. Не дождавшись ответа, Зоя мягко уперлась мне в грудь и отодвинула вглубь комнаты. Она одним движением развязала халат, держащийся на бантике. Под ним ничего не было, а я, как завороженный, смотрел на налитое красотой и желанием тело. На меня уставился крупный бюст с набухшими сосками. Я хотел было что сказать, но она закрыла мне рот поцелуем.

— Ни слова сегодня, — прошептала она, когда наши губы на минуту разомкнулись. — Просто обними. Этого никогда не было, и это больше никогда не повторится.

Я опустился вместе с ней на софу, жадно лаская недоступные мне раньше прелести. А потом перевернул ее на спину и услышал слабый стон. Ну до чего же она хороша!

Как, оказывается, здорово быть молодым, — думал я в который раз за сегодня. И почему я не ценил этого раньше?

Глава 6