Бригадир

-«Дружок сказал: чтоб не стесняться с бабами, выпей, мол, водочки. Пью я ее уже третий год. Стесняться перестал, но и баб хочется все меньше…»

— Еще! — хохотал Ленка.

— «Мы счастливо пережили минет, первый в жизни Ирочки. То-то было радостных слез и веселья». Кстати! — повернулся я к ней. — Мне кажется, мы что-то упустили в нашей интимной жизни.

— С ума сошел? — покраснела Ленка. — Да ни за что!

— А тебя никто не спрашивает, женщина, — сделал я страшное лицо и схватил ее за пышную гриву волос. — Тебя просто ставят в известность.

— Подчиняюсь грубому насилию, — покорно сказала она вдруг. — Пусть тебе будет стыдно за это.

В глазах ее промелькнули веселые бесенята.

* * *

Благословенные лужковские времена еще не наступили, и Москва, управляемая демократом Поповым, медленно и уверенно превращалась в помойку. Паралич власти вместе с финансовым крахом привел к тому, что многомиллионный город стал похож на загаженную барахолку. Торговали всем и везде. Торговали на улицах, на площадях и даже в метро. Только купить на свою зарплату люди могли все меньше и меньше.

Я вел Ленку под руку к ее магазину. Она упорно не хотела бросать работу, словно доказывая свою состоятельность не только маме и папе, но теперь и мне тоже.

К себе ее взять? — мелькнула дурацкая мысль. — Да ну на фиг! — прогнал я ее тут же. Под колпаком ходить? А может, к Троллейбусу на Рублевку? А вот это уже идея! И язык она знает, и присмотрит, если народ крысятничать начнет.

Мы аккуратно обошли картонные коробки, из которых продавали вчера фрукты, да так и бросили прямо на тротуаре. Убирать все это было то ли некому, то ли никто не хотел. Видимо, коренные москвичи на эту работу уже не шли, а массовый наезд таджиков еще не начался. Да-да! Москва еще не кишлак, а нормальный русский город. Я только сейчас понял эту несложную истину. И это так непривычно!

— Кстати! — сказал я, когда мы выскочили из метро. — А что говорит твоя мама? Она же понимает, почему ее дочь не ночует дома. И она точно знает, с кем именно она ночует…

— Мама попробовала мне устроить скандал, — пожала плечами Ленка, — да на нее папа накричал. Она так растерялась, что потом молчала целый вечер. Он же на нее никогда голоса не повышал. А тут такое…

— Да? — удивился я.- Я думал, папа твой плотно у мамы под каблуком сидит.

— Ну… — Ленка смутилась. — Доля правды тут есть. Моя мама — довольно властная женщина. Она не привыкла, когда ей перечат. Просто папа рассказал ей, как этот твой друг -кореец спас его от убийцы, который пришел к нему в палату.

— Ну да, ну да, — рассеянно сказал я. — Димон зачетно отработал, конечно.

Надо же, как проняло-то нашего академика. Впечатлился.

— И мама больше мне ничего не говорит, — продолжила Ленка. — Только смотрит осуждающе, как будто я падшая женщина. А я счастлива! И плевать мне на ее мнение. Вот!

Она уставилась на меня упрямым взглядом. Мы уже пришли, а через десять минут начинается ее смена.

— Я так счастлива, Сережа! — посмотрела она на меня ясными глазами. — И не дай бог тебе сделать меня несчастной! Я тебя просто убью! Понял?

— Ты что, ревнуешь? — я легонько поцеловал ее в губы. — Зря.

— Я тебя предупредила, — погрозила она пальчиком и скрылась в утробе своего магазина.

— Серый! — услышал я. — Ну ты в натуре запарил, романтик хренов. Поехали уже!

Блин! Я же договорился с пацанами, чтобы они меня от Ленкиного магазина забрали. Вот они, из Уазика-буханки выглядывают и лыбятся, как придурки. Они все видели и все слышали. Да… не здорово получилось.

— Поехали! — ответил я, оглушительно хлопая железной дверью.

* * *

Мы и не знали, что в окрестностях Лобни есть такие хоромы. В СССР строились скромно, потому что дома нескромные попросту отбирали, непременно делая в них детский садик, где выращивали очередные цветы жизни. Впрочем, эти запреты никогда не касались республик Кавказа и Средней Азии, где уважаемые люди всегда возводили себе маленькие дворцы, совершенно не опасаясь последствий. Но на излете советской власти, года этак с 89-го, умные люди уже понимали, куда все идет, и на запреты потихоньку начинали плевать. Вот и товарищ Вахидов на них наплевал, отгрохав два этажа с цоколем и мансардой. Метров пятьсот, не меньше. Он побоялся строиться на виду, а потому свой несуразный монстр из красного кирпича засунул в ближний пригород, чтобы не мозолить глаза и без того озверевшего населения.

— Козырно устроился, — завистливо сказал я, выехав сюда впервые. Наша «буханка» месила колесами раскисшую деревенскую дорогу.