Бригадир

А бойкий пацан раздевал одного бедолагу за другим. Они, опустошив заначки, отходили в сторону, недоуменно почесывая затылки. Впрочем, некоторые из них, сбросившие с себя пелену дьявольского наваждения, требовали деньги назад и даже кидались драться. С ними разбиралась группа поддержки, культурно оттаскивая терпилу за забор. Народ шумел, возмущался, но когда очередной подсадной игрок срывал банк, все тут же забывали про несчастного и снова включались в коллективное безумие. Пожалуй, свой поезд я пропущу. Они и не думают сворачиваться, перекачивая деньги дружкам, которые изображали выигравших. Хотя нет… Оживление спадает, и пацан явно теряет задор, путаясь в своих речевках. Даже заговариваться стал. Вон чего орет.

— Друзья и подружки! Лохи и лохушки! Игра — болгарское лото! Не выигрывает никто!

Чушь понес, болезный. Утомился, видимо. Пора!

— Играю! — я положил трешку.

— Кручу, верчу, запутать хочу! — устало забубнил парнишка, взятый на это дело из-за врожденной бойкости и хорошо подвешенной метлы.

Он не жил воровской жизнью. Просто щенок, который захотел легких денег. За это он и заплатит. Мальчишка покрутил наперстки, а потом поднял тот, на который я показал. Он сделал сожалеющую мордочку, которая тут же искривилась от боли. Я сжал его запястье и поднял все наперстки на доске. Шарика там не оказалось. Даже странно, если бы он там был. Мальчишка ведь зажал его в кулаке. Старый трюк, на который ловились люди долгие годы.

— Слышь! Ты что делаешь, козел! — возмущенно зашипел пацан. — Я тебя урою!

— Ты кого козлом назвал, нечисть? — ласково ощерился я и незаметно достал из кармана орудие бандитского ремесла. Так себе перо, но все лучше, чем ничего.

Я рывком поднял худощавое тело и ласково приставил шило к боку, проколов зимнюю куртку. Я ждал группу поддержки, и она привычно метнулась, окружив нас кольцом.

— Один шаг, и я в его печени поковыряюсь, — произнес я, сурово оглядев пацанву. — Бугра зовите. С вами, сявки, базарить не о чем.

Бугор вскоре подошел и сам. Он увидел непривычную заминку и решил вмешаться. А я спокойно ждал. Мне ведь и не оставалось ничего. Покупка орудия убийства опустошила мой бюджет почти полностью. Я ведь в зоне не работал. Деньги остались только те, что в момент задержания с собой были.

— Что за кипеж? — сурово глянул на своих крупный мужик с оспинами на лице.

— Да вот! Димку чуть на перо не приняли! — мальчишки ткнули в мою сторону.

— Попутал, братан? — недобро посмотрел на меня бугор.

Он явно не был дураком и по достоинству оценил скороходовские ботинки и тонкую куртку. Самое то, что надо в декабре в республике Коми. Немногие люди одевались так. Только те, кто заехал в СИЗО, когда на деревьях еще висели листья. У меня вот именно так все и вышло, и бугор это понял сразу.

— Это твой бандерлог попутал, — спокойно ответил я. — А ну-ка, повтори! — и нажал для убедительности, погрузив острие на пару миллиметров где-то в районе бандерлоговой печени. Пациент испуганно ойкнул, но мужественно молчал. Наверное, он недавно смотрел кино про партизана в гестапо. Впрочем, его хватило ненадолго. В партизаны он явно не годился.

— Говори, или локаторы обрежу, — повторил я с угрозой и снова кольнул его в бок.

— Я сказал: Слышь. Ты что делаешь, козел, — загробным голосом произнес наперсточник. Паренек совсем потух. Он уже понял, что натворил.

— Я Хлыст, — спокойно сказал я. — Сто три, 19-я ИК. Узнай за меня у людей. Этот черт упорол косяк. Он меня за фофана принял. И он меня назвал тем, кем я по жизни не являюсь. И он теперь мой, я его наказать должен. Так что иди своей дорогой, уважаемый, и этих бакланов уводи. Я по всем понятиям прав.

— Не кипешуй, Хлыст, — поднял перед собой руки бугор. — Не гони волну! Я Бочка, мы тут от людей стоим. Косяк за ним, без вопросов. Он жизни воровской не знает. Обычный фраерок. Мы его для работы взяли.

— Тогда я его заберу и накажу.

Я немигающе смотрел в глаза бугра, ожидая ответа. Тот упрямо сжал скулы и молчал. Жесткий парень, придется додавить.

— Жмура в скверике заберете, за дальняком. Ты же не возражаешь?

Они безмолвно возражали, особенно наперсточник, который сомлел окончательно и почти висел на моей руке. Он не хотел, чтобы его юное хладное тело лежало за вокзальным сортиром. Там грязно и плохо пахнет. А он очень хотел жить и к маме.

— Извините, я случайно вас обидел, — прорыдал паренек, а бугор схватился за голову и даже застонал от невероятной тупости происходящего. Назвать вора обиженным — это уже совсем плохо. Братва убивала и за меньшее.

— Давай закроем вопрос, — облизал пересохшие губы бугор. — Парень кругом не прав, и он уже это понял. Мы с тобой разойдемся краями, а он мне должен будет.

— Предлагай, — коротко сказал я.

— Косаря хватит? — спросил бугор, прикинув наличность в кармане.

— Косаря хватит, — милостиво кивнул я. — Этот парашник больше не стоит.