Бригантина, 66

Первая экспедиция с батискафом состоялась в 1948 году, но человек не проник в пучину. Корпус поплавка ФНРС-2 сильно помяло волнами, и погружение пришлось отменить. Но Кусто продолжал верить в глубоководное судно.

— Все дело в том, — говорил он, — чтобы сделать достаточно прочные резервуары с бензином, не боящиеся волн. Что-то похожее на подводную лодку.

Кусто договорился с бельгийцами, что ему передадут герметичную кабину от батискафа, которая вполне оправдала себя. А французские ВМС взялись «приделать» к ней сверху маленькую подводную лодку. Новый батискаф, ФНРС-3, был готов в 1953 году. Пока шли работы, профессор Пикар отделился и построил в Италии другой батискаф, который назвал «Триест». В нем он вместе с сыном Жаком опустился на глубину 3100 метров. Но на счету «Триеста» мало выходов. А ФНРС-3 к 1957 году совершил больше пятидесяти научно-исследовательских погружений.

В 1954 гаду ФНРС-3 поставил новый рекорд глубины, погрузившись в Атлантическом океане на 4050 метров. Усилия «Группы Подводных Изысканий» оправдались. Командовал батискафом Жорж Уо, ему помогал инженер Пьер Вильм.

Много книг было написано о космических путешествиях, о полете ракеты на Луну, но к тому времени ни один человек еще не вышел за воздушную оболочку Земли. А экипаж батискафа проник в область чудовищных давлений йод этой оболочкой.

Капитан Кусто отвечал за фотосъемку на ФНРС-3. На средства Национального географического общества были куплены специальные камеры, которые укрепили на кабине снаружи. Конструктором этих камер был доктор Гарольд Эджертон, профессор инженерной электроники Технологического института в Массачусетсе. Однажды он, надев акваланг, проверял под водой на Тулонской верфи, как чувствуют себя камеры на батискафе. Когда он вышел наверх, кто-то спросил его:

— Ну и что вы думаете найти там, в глубинах?

— Если бы я знал это заранее, дружище, — ответил Эджертон, — я не стал бы ничего затевать.

В этих словах выражена философия исследования, они говорят о мужестве, изобретательности и настойчивости людей, стремящихся открыть неизведанное.

Второе погружение Кусто не обошлось без приключений. К батискафу он прибыл с четырьмя камерами и гипсовой повязкой на ноге: его сын Жан-Мишель уговорил отца поиграть в теннис, и Кусто сломал ногу. Все-таки он вошел в рубку ФНРС-3 и спустился по трапу к кабине. На его счастье, загипсованная нога пролезла в узенький люк. Уо большим ключом наглухо завернул болты люка и по телефону запросил:

— Буксирный конец убран?

— Так точно, капитан.

— Аквалангисты отпустили гайдроп?

— Так точно, капитан.

— Скобы электромагнитов сняты, все семь?

— Сняты, — подтвердил Кусто. — Они показывают их мне в иллюминатор.

— Если забудут хоть одну скобу, — предупредил Уо — мы не сможем сбросить балласт и застрянем где-нибудь под водой.

И он продолжал по телефону проверку — один за другим около тридцати пунктов.

Подводные пловцы, которые готовили в путь батискаф, показывали Кусто растопыренные пальцы, чтобы он мог точно настроить фотоаппараты на съемку рыб.

Но вот У о повернул клапан, и в камеру входа ворвалась морская вода, балласт для погружения. Их ждало дно Тулонского подводного каньона.

Глубоководное судно пронизало знакомое подводным пловцам зеленое безмолвие. Затем вода стала голубой, и вот уже пройдена граница акваланга, они погрузились в мрак без луны и звезд, в неведомые глубины нашей планеты.

Триста метров… Кусто включил наружные прожекторы.

— Вижу снег, только он падает вверх, — сказал он Уо.

Батискаф проходил сквозь рои взвешенных в воде крохотных животных. Эту зону Уо и Кусто называли «супом». Пользуясь глубоководными камерами и фотовспышками, Эджертон и Кусто уже сделали тридцать тысяч снимков в «супе». Теперь Кусто видел его воочию.

Большинство «снежинок» были ракообразные — копеподы. Попадались личинки, крохотные икринки, прозрачные комочки. В иллюминатор Кусто видел подвижных стреловидных червей, различал внутри их прозрачного тела «скелет». Луч прожектора ловил серебристых рыб, которые отражали свет, точно окна на закате. Вообще огни привлекали всевозможных животных: проплывали тучи креветок, пульсировали небольшие изящные медузы, нежно-голубые или оранжевые на фоне черной воды.

Можно было видеть сложные колонии сифонофор, которые собираются в запутанные шнуры — ни дать, ни взять вязание какого-нибудь лунатика. От этих удивительных микроскопических животных протягивались опаснейшие щупальца. А вот за иллюминатором вниз головой, точно йоги, висят какие-то неведомые продолговатые рыбы.

Шестьсот метров. Появились кальмары: голова, как торпеда, за ней волочатся десять щупалец. Кальмары носились вокруг батискафа, вдруг замирали на месте и выбрасывали клубы белой жидкости. Кусто вспоминал про огромных кашалотов, которые ныряют сюда, в пучину, и пожирают кальмаров, про кита-полосатика, который заглатывает косяки креветок, пропуская их через сито своих «усов».

— Поразительно, — сказал он Уо. — Чем глубже, тем этот «суп» гуще. Послушай, Жорж, а если мы будем погружаться чуть медленнее?