Бригантина, 69–70

Здравствовали и пресловутые «днепровские мореходы». Те самые, которые, как вы помните, все лето совершали один и тот же рейс от Киева до «Трухашки» и называли себя штурманами дальнего плавания.

Правда, теперь они не рассказывали томным барышням о стычках с малайскими пиратами — не стало томных барышень. Да и сами днепровские мореходы были уже сыновьями и внуками описанных Куприным «швейцарских моряков» (из учебника географии известно, что в Швейцарии нет ни одного моря, даже искусственного). Но в остальном новые мореходы полностью походили на своих предков. Днем возили пассажиров на пляж, на Черторой и к устью Десны, а по вечерам в туго накрахмаленных белых кителях и капитанках с длинными лакированными козырьками подметали своими необъятными клешами уютный Крещатик.

Мое знакомство с днепровскими мореходами началось рано. Мальчишек всегда манит река. Бедные родители!.. Напрасно они стращают свои чада водяными, русалками и позеленевшими утопленниками. Песчаные отмели еще покрыты водой, только еще устанавливают боны — дощатые плотики на пустых железных бочках, к которым швартуются катера, а пацанам уже не сидится дома.

В Киеве до сих пор считается особым шиком «открыть пляж». Иные смельчаки начинают купаться в апреле, чтобы похвастать первым загаром. Виктору Некрасову и мне уже уступают в троллейбусах место, а мы все еще из молодечества пытаемся состязаться с киевскими «первооткрывателями».

Киевлянин, влюбленный в Днепр, который он исходил на веслах, Виктор Некрасов не написал о нем ни строки. Ему суждено было прославить другую русскую реку, Волгу.

Если не ошибаюсь, впервые я переправился на Труханов остров с пристани братьев Добровольских. Это было мое первое большое плавание.

Впрочем, братья не были такими крупными судовладельцами, как Вишневские и Марголины, которым до революции принадлежал почти весь днепровский флот. (В конце сороковых годов один из братьев работал мотористом на катере Академии наук Украины.) Но в двадцатых годах он распоряжался на собственной пристани, которую вернее назвать причалом.

Через равные промежутки времени от нее отправлялись на пляж переполненные «лапти».

Это были устланные паелами железные баржи с длинной скамьей вдоль борта. Пассажиры стояли тесно, рядком. В центре возвышалась рулевая рубка, из которой потомственный днепровский мореход, татуированный от шеи до пят, командовал мотористу: «Стоп!..», «Полный!..» и «Малый!..» Матрос ударял в колокол. «Лапоть» отрабатывал задним (а может, его сносило прижимное течение?) и потом, набрав ход, шел к Труханову острову, поросшему осокорником и верболозом, чтобы привалить правым бортом.

Летом, в межень, «лапти» не успевали перевезти всех желающих насладиться солнцем и водой. Если начиналась гроза, многим приходилось заночевать тут же, на пляже.

Позднее «лапти» переоборудовали, и они получили пышное название теплоходов «Киевлянин».

Днепровские пляжи достойны того, чтобы о них написать книгу. Они ни в чем не уступают не только евпаторийским, но и болгарским Златым пясцам.

Длинные золотисто-светлые песчаные отмели тянутся вдоль всего левого пойменного берега Днепра и янтарно отражаются в прозрачной воде. Это и есть днепровские пляжи. Они как бы созданы для того, чтобы на них построили сотни пансионатов и отелей. Но до войны освоены были лишь отмели Труханова острова и Чертороя.

На острове, заселенном днепровскими рулевыми и шкиперами (дома были на сваях), стояла парашютная вышка, высился гардероб и несколько водных станций. Тут и там пестрели грибки и киоски. Но торговля шла плохо: холодную родниковую воду жаждущие добывали сами при помощи водопроводных колонок.

Пляжи пустовали только в зимнее время — «моржей» тогда еще не было.

Каждый киевлянин в возрасте от десяти до пятидесяти лет был завсегдатаем пляжа и дорожил своими купальными принадлежностями больше, чем обычным костюмом. Костюма у тебя могло и не быть, невелика важность, но пляжный «туалет» ты должен был иметь обязательно. У меня, например, кроме синих плавок с красной окантовкой, были еще бархатный жилет (в таких жилетах выступали в цирке партерные акробаты) и красная турецкая феска. Когда я заплывал далеко от берега (феска покачивалась на волнах), на какой-нибудь шлюпке непременно затягивали «Теперь я турок, не козак» из оперы «Запорожец за Дунаем».

Сейчас на пляжах предпочитают играть в волейбол. А тогда увлекались акробатикой. Если хочешь научиться крутить двойное сальто — лучшего места тебе не найти. В крайнем случае ты, не успев «сгруппироваться», плюхнешься в воду.

А научиться надо было, хоть тресни. Иначе какой же ты парень? Многие из нас мечтали стать циркачами, как братья Александр и Василий Яловые, которые, выполняя «копштейн без бублика», умудрялись еще играть на саксофонах.

С одним из братьев, Петром, я учился вместе. За одной партой с нами сидел и Шурка Конкин, замечательный гимнаст, чьи «кресты» на кольцах потом повторял только Альберт Азарьян. Это были мои друзья и терпеливые учителя одновременно, поскольку учеником я был неважным.