Бриганты

Вскоре вернулся агент и отвез меня в аэропорт, чтобы я смог долететь до Парижа, а там пересесть на московский рейс. На досмотре предложили поднять крышку ноутбука. Наверное, насмотрелись голливудских фильмов. Не найдя в ноутбуке ни взрывчатки, ни оружия, скривили лица: а так хотелось! В зале ожидания людей было мало. По своей стране французы предпочитают перемещаться на поезде, потому что дешевле и не так страшно. Одна блондинка лет двадцати пяти была довольно красива. Скорее всего, не чистая француженка. И не только потому, что блондинка. В Нормандии их очень много. Чистокровные француженки в лучшем случае симпатичные. Остальное добирают женственностью, кошачьей манерой поведения. При этой был муж, лысый и страшненький, которому явно перевалило за сорок. Часа за два, что мы ждали посадки, к блондинке подошло с десяток мужчин. Она со всеми мило потрепалась. Муж, если был рядом, тоже принимал участие в разговоре. Я представил, что бы произошло, если бы дама была русская и при русском муже.

По залу ожидания разгуливало несколько детей разного возраста с сосками во рту. Самой старшей сосушке было лет шесть.

Я спросил ее маму — типичную бизнес-леди лет сорока пяти, мужиковатую и огрубевшую:

— Не пора ли ей расстаться с соской?

Мама недоуменно пожала плечами:

— Зачем?! Ей нравится.

И действительно, пусть себе сосет. Никому ведь не мешает. А потом сразу перейдет на другую.

В самолете меня накормили холодной гороховой кашей и комком чего-то пережеванного до меня, может быть, даже мясного. Остальные ели с удовольствием. Поскольку заплатили за это, будем радоваться. Утешала маленькая бутылочка вина, которую дали к этой гадости. Последней каплей Франции был негр в аэропорту Шарль де Голь, который без объяснения причин никого не пропускал к окошкам паспортного контроля. Когда стала ясно, что опоздаем на рейс, и народ зашумел, пришел белый, что-то, улыбаясь, сказал негру, который сразу побелел и исчез, и пропустил всех.

В Шереметьево на пограничном контроле я подошел к окошку, подал паспорт женщине в форменной одежде и с форменным, угрюмым лицом и радостно сказал:

— Добрый вечер!

Может, мне просто не везет, но ни разу российские пограничники не улыбнулись в ответ. Мало того, пограничница посмотрела на меня так, что сразу понял, что я старый брюзга, не догоняющий скрытую прелесть французской кухни, французских женщин, французских сосок…

2

До берега добрался только к вечеру. Давно не греб так долго. Ладони буквально горели. Пристал напротив деревни, расположенной метрах в ста от берега и огражденной стеной высотой метра полтора, сложенной из разнокалиберных камней. На берегу лежали вверх дном два рассохшихся рыбацких баркаса. Я вытащил тузик на песчаный пляж, надел на всякий случай бригандину, поменял шляпу на шлем, взял алебарду и пошел знакомиться с селянами. Остальное барахло пусть полежит в лодке. Если знакомство состоится, крестьяне принесут, если нет, легче будет отступать.

В Средневековье одинокий путник — потенциальная добыча для любого, готового рискнуть. Если ты не нищий, жди нападения. Сделать это может кто угодно, начиная от разбойников и заканчивая хозяином постоялого двора или крестьянином, в доме которого остановишься на ночь. Убийство одинокого путника считается даже меньшим грехом, чем браконьерство в лесу сеньора. Поскольку одиночку никто не будет искать, значит, и преступления не было. Поэтому приходится не забывать, что все люди — враги. Я могу любить отдельного человека, не зависимо от национальности, расы или вероисповедания, но как только они сбиваются в кучу, сразу перестают вызывать у меня положительные эмоции. Когда слышу, как кто-то утверждает, что любит всех людей или отдельную нацию, расу, религию, понимаю, что имею дело или с дураком, который не знает, о чем говорит, или с подлецом, который врет, чтобы поживиться за счет обманутых, или с людоедом, который предельно честен и не дурак полакомиться. Ты нужен только себе, любимому, и, если таковые имеется, своей семье и друзьям. У меня теперь нет ни друзей, ни семьи. Точнее, где-то могут быть мои потомки, но для них я умер.

Со стороны моря вход в деревню был через хлипкие деревянные, широкие ворота. Они были прикрыты, но не заперты. Никакой охраны, даже собак не увидел, которые обычно свободно бегают по деревенским улицам. Крайние дома были заброшены. Дальше на узкой улице сидели в пыли несколько куриц. Они подпустили меня метра на три, после чего, испуганно кудахтая, забежали во двор, огороженный плетнем. Я зашел вслед за курами во двор. Слева низкая хата из дерева, камня и глины, крытая пучками камыша. Деревянная дверь висела на кожаных петлях. По обе стороны от нее в стене по узкой щели, наверное, окна. Прямо — хлев с распахнутой дверью и сеновалом на втором ярусе, тоже крытый камышом. Сеновал был пуст. Справа — очаг, сложенная из маленьких камней труба которого пронзала навес из камыша и возвышалась над ним на полметра. Возле очага лежали горкой прямоугольные куски торфа. Земля во дворе, особенно возле очага, была утрамбованная.